Опасный пациент
Шрифт:
Он взглянул на Бенсона. А что бы сказал Бенсон? Согласился или стал бы возражать? А, какая разница!
– Теперь же в ходе этой операции мы создали человека не с одним мозгом, а с двумя. У него есть биологический мозг – поврежденный, и у него теперь есть новый – компьютерный мозг, который должен исправлять повреждения первого. Этот новый мозг предназначен для контроля над биологическим мозгом. Таким образом мы сталкиваемся с новой ситуацией. Поврежденный биологический мозг пациента является периферийным терминалом – единственным, точнее говоря, терминалом – нового компьютера. В одной области новый компьютерный мозг осуществляет полный
Возможно, это слишком сильно сказано, подумал Макферсон и, нажав на кнопку, добавил:
– Гарриет, перепечатайте последний абзац, но я потом хочу его отредактировать, хорошо? «Римская четыре. Итоги и выводы».
Он снова замолчал и включил звук, чтобы послушать Бенсона. Бенсон говорил:
– …ненавижу их! В особенности проституток. Бортмеханики, балерины, переводчики, рабочие бензоколонок – люди, которые являются машинами или обслуживают машины. Проститутки! Я их всех ненавижу!
Говоря это, Бенсон яростно тыкал в собеседника зажженной сигаретой.
4
– И что вы чувствовали? – спросил доктор Рамос.
– Я разозлилась, – ответила Джанет Росс. – Разозлилась. Просто из себя вышла. Представляете: эта сестра стоит и смотрит! И притворяется, будто ничего не понимает, что происходит, а сама все прекрасно понимает!
– Вы разозлились на… – доктор Рамос не закончил.
– На хирургов. На Бенсона. Они захотели – и сделали. Я же им с самого начала говорила – с самого первого дня, – что это дурацкая затея, очень опасная затея, но Эллис, и Моррис, и Макферсон – все они только и мечтали об этой операции. Они все такие самодовольные. Особенно Моррис. Когда я увидела его в реабилитационной… Как он снисходительно разговаривал с Бенсоном – а тот, бедняга, был бледный как полотно, весь перевязанный, в проводках – я просто рассвирепела.
– И почему?
– Да потому, что он лежал там такой бледный, потому что… А!
Она осеклась, подыскивая слова для ответа, но так и не придумала ничего путного.
– Насколько я понимаю, операция прошла успешно, – сказал доктор Рамос. – И многие люди, перенесшие тяжелую операцию, теряют цвет лица. Так что же вас так вывело из себя?
Росс молчала.
– Не знаю, – наконец пробормотала она.
Она услышала, как доктор Рамос пошевелился в кресле. Его она не видела: она лежала на кушетке, а доктор Рамос сидел у нее в изголовье. Наступила долгая пауза. Она уставилась в потолок и попыталась придумать, что бы сказать. Но мысли ее путались, и ничего здравого в голову не приходило. Доктор Рамос сказал:
– Вам представляется важным присутствие сестры.
– Разве?
– Вы же сами упомянули про нее.
– Я не заметила.
– Вы сказали, что сестра находилась в палате и прекрасно понимала, в чем дело… Так что именно происходило?
– Я рассвирепела.
– Но вы не знаете отчего.
– Знаю. Из-за Морриса. Он такой самодовольный.
– Самодовольный, – повторил доктор Рамос.
– Чрезмерно самоуверенный.
– Вы сказали, самодовольный.
– Слушайте, я ничего не имела в виду конкретно.
– Ну вот, вы и теперь рассердились, – сказал доктор Рамос.
– Очень.
– Почему?
После долгой паузы она ответила:
– Они меня не послушались.
– Кто вас не послушался?
– Никто. Ни Макферсон, ни Эллис, ни Моррис. Никто.
– Вы говорили доктору Эллису или доктору Макферсону, что вы на них сердиты?
– Нет.
– Но вы излили свой гнев на доктора Морриса?
– Да. – Он куда-то гнул, но она пока не понимала, куда именно. Обычно она могла сразу все понять заранее. Но на этот раз…
– Сколько лет доктору Моррису?
– Не знаю. Он моего возраста. Тридцать, тридцать один – что-то около этого.
– Вашего возраста.
Это ее сводило с ума – его манера повторять за ней слова и фразы.
– Да, да, черт побери, моего возраста.
– Он хирург, как и вы.
– Да…
– Вам легче излить свою злость на кого-то, кого вы считаете своим ровесником.
– Никогда об этом не думала.
– Ваш отец тоже был хирургом, но не был ровесником.
– Не надо только анализировать мои отношения с отцом!
– Вы все еще обозлены.
Она вздохнула.
– Давайте переменим тему.
– Хорошо, – ответил он тем добродушным тоном, который иногда ей нравился, а иногда выводил из себя.
5
Моррис терпеть не мог проводить предварительные собеседования. В группу собеседования в основном входили психологи, и эта работа отнимала массу времени и душевных сил. Согласно последним статистическим сводкам, только одному из сорока пяти новых пациентов ЦНПИ требовалось серьезное лечение в стационаре. И только у одного из восьмидесяти трех стационарных больных подтверждалось наличие мозговых травм, повлекших за собой расстройство поведения. А это означало, что все эти собеседования по большей части просто пустая трата времени.
В особенности так обстояло дело со случайными пациентами. Год назад Макферсон принял политическое решение: со всяким, кто каким-то образом узнал про существование ЦНПИ и сам пришел на прием, должна проводиться беседа. До сих пор, естественно, большинство людей обращались в Центр по направлению лечащего врача. Однако, по мнению Макферсона, репутация Центра напрямую зависела от успешного лечения больных, попавших к ним по личной инициативе.
Макферсон также считал, что все штатные сотрудники Центра должны время от время проводить собеседования. Моррис два дня в месяц работал в небольшой комнатке, разделенной пополам стеклом с зеркальной поверхностью. Сегодня был один из его дней, но ему страшно не хотелось тут сидеть. У него еще не прошло возбуждение после утренней операции, и ему было тошно терять время на это скучнейшее занятие.
Он бросил несчастный взгляд на вошедшего в кабинет пациента. Это был молодой длинноволосый парень лет двадцати пяти, в полотняных штанах и свитере.
Моррис встал.
– Я доктор Моррис.
– А я Крейг Бекерман. – Рукопожатие неуверенное и слабое.
– Пожалуйста, садитесь. – Моррис указал на стул перед своим столом. За спинной стула располагалась прозрачная стена-зеркало. – Что вас привело к нам?
– Я… мм… Мне просто любопытно. Я о вас читал, – сказал Бекерман. – В журнале. Вы тут делаете операции на мозге.