Опавшие листья
Шрифт:
Оставшись одна, она отперла конторку, вынула оттуда письма и бумаги. Потом взяла перо и написала письмо Амелиусу.
Когда служанка вернулась и принесла ей лекарство, пробило одиннадцать часов.
Глава XXXIII
Тоф возвратился в коттедж с туфлями и чулками.
– Как вы долго ходили, – заметил Амелиус.
– Это не моя вина, сэр, – оправдывался Тоф. – Чулки я добыл без затруднения, но в ближайшем башмачном магазине я не мог найти по мерке туфель, все были слишком велики. Я отправился к своей жене и попросил ее указать
Глаза Салли заблестели при виде туфель. Она вскочила с места и бросилась в свою комнату. Амелиус, заметив, что она ступает с трудом, позвал ее.
– Я совсем забыл о нарыве, – сказал он. – Прежде чем вы наденете новые чулки, Салли, покажите мне вашу ногу. – И обратившись к Тофу, он продолжал:
– Вы всегда так находчивы, а не подумали об игле и нитках.
Старый француз отвечал с видом почтительного укора.
– Зная меня, сэр, – сказал он, – могли ли вы сомневаться в том, что я сам чиню свои платья и штопаю свои чулки. – Он отправился в свою спальню и вернулся оттуда с кожаным свертком. «Когда вы будете готовы, сэр?» – прибавил он, развернув сверток и вдев нитку в иглу, между тем как Салли снимала носок с больной ноги.
По указанию Амелиуса она села на стул у окна. Он опустился на одно колено, а на другое поставил ее ногу.
– Повернитесь больше к свету, – сказал он, взял рукой ее ногу, осмотрел и вдруг быстро опустил ее на пол.
Салли вскрикнула от испуга, и Тоф приблизился к ним.
– Посмотрите, – закричала она, – ему дурно! – Тоф посадил Амелиуса на стул. «Господи помилуй, – пробормотал ошеломленный старик, – что случилось?» Амелиус побледнел, как смерть, что бывает с мужчинами крепкого сложения при внезапном потрясении. Он не мог выговорить слова. «Выпейте водки», – посоветовал Тоф, указывая на буфет. Салли тотчас же подала ее. Это несколько взбодрило Амелиуса.
– Очень жалею, что испугал вас, – тихо промолвил он. – Салли! Дорогая маленькая Салли, ступайте оденьтесь поскорее. Вы должны поехать со мной, я скажу вам после зачем. Господи! Почему не знал я этого прежде? Он увидел, что Тоф удивляется и дрожит. «Добрый старик! Не пугайтесь, вы после все узнаете. Бегите, приведите первый попавшийся кабриолет».
Оставшись на минуту один, он немного собрался с духом. Он старался выиграть время, приготовить себя к предстоящему свиданию с мистрис Фарнеби.
– Я должен обдумать, как поступить, – размышлял он, сознавая, какое потрясающее впечатление произвело на него самого это открытие, – она не ожидает, что я приведу ей ее дочь.
Салли возвратилась к нему совсем готовая идти из дома. Она казалась испуганной, когда он подошел к ней и взял ее руку.
– Не сделала ли я чего-нибудь дурного, – спросила она по детски. – Не хотите ли вы меня отвести в какой-нибудь другой приют? – Тон и взор, с которым были произнесены эти вопросы, нарушили сдержанность, взятую на себя Амелиусом ради нее же.
– Дорогое дитя! – воскликнул он. – Можете ли вы выдержать очень большую неожиданность? Я умираю от желания сообщить вам радостную истину, но боюсь сделать это. – Он заключил ее в объятия.
– Вы хотите отвезти меня в какой-нибудь другой приют?
Он не мог выдержать больше.
– Это счастливейший день в вашей жизни, Салли! Я отвезу вас к вашей матери.
Он прижал ее к себе и с тревогой смотрел на нее, опасаясь, что высказался слишком быстро.
Она молча подняла на него свои глаза, в них выражались страх и удивление, не было и следа радости. Священные понятия и чувства, связанные с именем матери, были ей неизвестны. Человек, который проявил к ней сострадание, спас ее, так нежно обошелся с нею, был для нее отцом и матерью. Она опустила голову ему на грудь, изменившийся голос ее показал ему, что она плачет.
– Мать моя возьмет меня от вас? – спросила она. – О, обещайте мне, что вы привезете меня назад в коттедж!
На минуту, и только на одну минуту, Амелиус был разочарован в ней. Великодушие, свойственное его натуре, живо представило ему настоящую точку зрения. Он вспомнил, какова была до сих пор ее жизнь. Сострадание к ней наполнило его душу.
– О, моя бедная Салли! Наступит время, когда вы не будете думать так, как думаете теперь! Я не сделаю ничего, что может огорчить вас. Вы не должны плакать, вы должны быть счастливы и любить свою мать.
Она вытерла слезы.
– Я сделаю все, что вы мне велите, – сказала она, – если вы меня привезете назад, Амелиус вздохнул и ничего не сказал больше. Он серьезно и безмолвно повел ее с собой, когда доложили, что экипаж у дверей.
– Я заплачу вдвое, если вы доставите нас на место в четверть часа, – сказал он извозчику. Было двадцать пять минут двенадцатого, когда извозчик тронулся от коттеджа.
С этой минуты разница в переживаемых чувствах двух спутников все более и более стали обнаруживаться. По мере того, как волнение Амелиуса усиливалось, Салли становилась более спокойной и доверчивой. Первый вопрос, с которым она обратилась к нему, относился не к ее матери, а к странному его состоянию при виде ее ноги. Он отвечал, объяснив вкратце и искренно все положение дела. Рассказ о происшедшем между ним и ее матерью заинтересовал и встревожил ее.
– Как может она так любить меня, не видав в продолжение стольких лет? – спросила она. – Мать моя леди? Не говорите ей, где вы нашли меня, ей будет стыдно за меня. – Она замолчала, и в волнении смотрела на Амелиуса. – Огорчены вы чем-нибудь? Могу я взять вашу руку? – Амелиус подал ей свою руку, и Салли успокоилась.
Когда они подъехали к дому, дверь была отворена. Джентльмен, одетый в черное, поспешно вышел оттуда, посмотрел на Амелиуса и заговорил с ним, когда тот вышел из экипажа.
– Извините, сэр. Могу я спросить вас, не родня ли вы даме, которая живет в этом доме.
– Нет, – отвечал Амелиус. – Но я ее друг и привез ей хорошие вести.
Серьезное лицо незнакомца выразило сострадание.
– Я должен поговорить с вами прежде, чем вы пойдете туда, – сказал он, понижая голос и смотря на Салли, еще сидевшую в кабриолете. – Вы извините, может быть, мою вольность, когда я скажу вам, что я доктор. Войдемте на минуту в сени, но не берите с собою молодую леди.