Опер любит розы и одиночество
Шрифт:
Времени у меня слишком мало…
— Для того чтобы вас приняло руководство корпорации, необходимо договариваться за неделю до встречи. У нас есть пресс-секретарь, я могу дать ее телефон.
«Можно представить, — подумала я, чуть не фыркнув от злости, — какого рода вопросы можно задать пресс-секретарю, паблик-рилейшн, так сказать, в российском варианте. Вопросы задавать — это пожалуйста, а вот с ответами может получиться неувязочка».
— Мне нужен директор либо его заместители по кадровой политике. — Я ловко ввернула умное словечко — «по
Сердце верзилы оказалось хрупким и нежным, как у пятилетнего ребенка.
— Я свяжусь с начальником безопасности. — Верзила подошел к телефонному аппарату, висевшему у двери. Он долго ждал, пока ему ответят. — Олег Иваныч, тут женщина подошла, требует, чтобы ее пропустили к руководству корпорации. Как ваша фамилия? — спросил верзила.
— Юмашева, я из ГУВД, — подойдя ближе к верзиле, я нагнула голову, чтобы слышать ответы Олега Иваныча.
— Она из ГУВД, фамилия — Юмашева. Она не говорит, какие у нее вопросы к руководству, — верзила замолчал, слушая гневный рокот черной пластмассовой трубки.
Разобрать слова из трубки я не смогла, но поняла, что они не сулят мне ничего хорошего.
Верзила осторожно, не дыша, держал трубку подальше от уха, чтобы гневные слова не щекотали ему нервную систему. Я не могла придумать другого объяснения тому, почему он так осторожно, двумя пальцами держит пластмассовый передатчик человеческих эмоций. Так же осторожно он повесил трубку, долго цепляя ее на аппарат, потом повернулся ко мне и негромко пробурчал:
— Вас не могут принять. Для встречи с руководством корпорации необходимо обозначить вопросы, прислать по факсу, и вам позвонят. Все телефоны есть в справочнике. В «Желтых страницах».
Стиснув зубы, я побрела по улице. Мчаться, бежать и стремиться мне уже никуда не хотелось — обломали пташке крылья.
Смешно подумать, но я надеялась, что магия аббревиатуры «ГУВД» сработает и со мной немедленно захотят побеседовать директор корпорации, все его заместители, пресс-секретари и прочая шушера. Но, кроме «бендеровца» в черной куртке, мне никого не удалось увидеть.
Где же справедливость, и как дальше работать? Что делать?
Я медленно брела по льдистому тротуару, осторожно ступая в вытаявшие кусочки асфальта, в глубине души надеясь, что мои ноги останутся целыми и невредимыми и я не попаду во всероссийскую статистику искалеченных и изувеченных в результате аномально ненормальных морозов.
Юрий Григорьевич занимался серьезным делом. Он приводил в порядок содержимое стола. Это не простой стол, столешница и две тумбочки, нет, это целый столище, четыре огромных тумбы с папками и несекретными документами. Стол хранит в себе многочисленные тайны. Правда, непосвященному в эти тайны доступ закрыт. Для того, чтобы копаться в них, надо отслужить в милиции лет тридцать, не меньше. Недавно у меня возникли подозрения, что Юрий Григорьевич служит в милиции больше тридцати лет, но от меня скрывает свой
Мои восемнадцать милицейских лет не идут в сравнение с тридцатью полковничьими годами. Он постоянно подначивает меня моим «юным» возрастом, намекая, что «малолетки» мало что смыслят в оперативной работе.
Горы бумаг возвышались на столе. Каждую страничку Юрий Григорьевич любовно оглаживал, скреплял, подшивая в огромные кожаные папки. Да и стол этот незыблемо высится в кабинете еще со сталинских незабвенных времен.
Когда мне скучно и тошно, я представляю, сколько народу пересидело за этим столом на высоких должностях, а потом валялось под ним…
— Вернулись с позором, Гюзель Аркадьевна? — Юрий Григорьевич хитро улыбнулся и тут же спрятал улыбку.
Сразу видно — испугался моего гнева.
— Откуда вы знаете? Про позор-то, — пряча взгляд, не снимая дубленки, я устало плюхаюсь на стул.
— Генералу звонили. У него скоро инфаркт будет вашими заботами. То вы по «тревоге» не прибыли, то вас с мебельной фабрики прогнали.
— Почему прогнали? Не пустили. — Даже плакать не хочется. До чего же тошно…
От самодовольной улыбки Юрия Григорьевича мне вдруг захотелось совершить противоправный поступок, но я сдержалась.
Он же знал, куда я еду, почему не остановил?
Еще одно обидное слово — и я прорвусь в «Пет-ромебель» с автоматчиками! Прямо сейчас, сию минуту!
Но полковник нахмурился и замолчал. Мне неловко пялиться перед его столом, и, жутко комплексуя, я тихонько переместилась за компьютер.
Жаль, что Виктор Владимирович отсутствует. В таких экстремальных ситуациях он мне помогает, действуя, как люфт или громоотвод. Варит мне в собственной кофеварке (стыренной под шумок у жены) крепкий кофе, угощает шоколадными конфетами. Иногда даже коньячку в кофе капает, как лекарство… Лекарство для асфальтового сердца.
Ничего хорошего из моего порыва не вышло, а жаль… Крупная капля — то ли из глаз, то ли из носа — шлепнулась на стол.
«Совсем разнюнилась, — я швыркнула носом, — был бы у меня муж, я бы наплевала на всю эту кутерьму. Отбыла день на службе, а вечером под крылышко к муженьку: согрей, дескать, меня, милый, от житейских неурядиц».
«Не житейских, а служебных, — оборвала я себя, — и нечего жалеть себя, несчастную, во-первых. И нюнить нечего, все девичьи обиды копишь, на эмоциях работаешь, нет чтобы включить рациональное начало. Это уже во-вторых…»
Обидели маленькую девочку, забыли, что она, между прочим, на сорокалетием рубеже находится.
Осушив слезы и шумно высморкавшись, я включила компьютер. На мониторе засветились буквы: «Анализ оперативной обстановки показывает, что…»
Все одно и то же — анализ оперативной обстановки что-нибудь показывает изо дня в день. От огорчения или от возмущения мои пальцы начали летать по клавиатуре, давая отдых разбушевавшимся эмоциям.
Надо заниматься своим основным делом и не лезть в чужие игры, как бы тебе ни хотелось.