Операция «Адмиралъ» . Оборотни в эполетах
Шрифт:
При первых же известиях о событиях в Омске, Сов. упр. ведомствами объявил, что вся полнота власти принадлежит ему, и поспешил осуществить эту власть производством очередной выемки денег из отделений Гос. банка. 19 ноября г. Веденяпин, управляющий ведомством иностранных дел, предъявил чек на 1 миллион рублей, но встретил решительный отпор со стороны представителей мин. финансов, указавших, что они не могут допустить расхищения государственных средств в столь тревожное время, и притом на совершенно неизвестные и неопределенные цели. Тогда Совет управляющих ведомствами пошел по линии наименьшего сопротивления и арестовал лиц, заграждавших доступ к государственному
Заслуживают также внимания и расходы Совета в связи с военными обстоятельствами. Сумма последних за время с 10 октября по 8 ноября составляет в общем около 15 миллионов рублей, причем свыше 9/4 миллионов рублей ассигновано в один день, 7 ноября.
Щедрые ассигнования на поддержание и развертывание партизанских отрядов и батальонов Всерос. учр. собрания в полки последовали вслед за известной «грамотой» В. Чернова о необходимости иметь в своем распоряжении батальоны совершенно особого и специального назначения. Мало того, Совет управляющих ведомствами считал себя вправе снимать ценности с эшелонов эвакуируемых казначейств и отделений Государственного банка. Таким путем ему удалось захватить 36 миллионов рублей, и все они израсходованы вышеуказанным порядком.
Если переворот 18 ноября окончательно оттолкнул от омского правительства эсеров, то он зато обеспечил ему поддержку элементов, которые до сих пор держались, в лучшем случае, нейтрально. Убийство Новоселова, переворот 18 ноября — все это косвенно подтверждавшиеся и другими данными симптомы, что первые группы вели такую же подпольную работу, как и эсеры. У них были свои военные организации, своя контрразведка, свои люди в правительственных учреждениях. Переворот 18 ноября удовлетворил эти группы, но они сразу усилили свои позиции и укрепили влияние на власть. Вокруг Верховного правителя в первые же дни появились новые люди, началось забегание с заднего крыльца.
Еще 18 ноября, когда составлялось правительственное сообщение о перевороте, в канцелярию Совета министров приехал один из членов военно-промышленного комитета и просил помочь ему и дипломатическому чиновнику Сукину, только что приехавшему в Омск из Америки, но уже успевшему связаться с некоторыми общественными кругами, выработать текст обращения к населению с объяснением причин перевороту.
Тельберг, тогда уже принявший от меня управление делами правительства, совершенно правильно указал, что составление подобных актов не входит в обязанности военно-промышленного комитета, и составил сообщение сам. Но примеры подобного «участия в делах» стали повторяться.
Некоторые подробности, относящиеся к начальному периоду интервенции, далеко не безынтересны.
Началась она военною поддержкою со стороны Японии атаманов Семенова и Калмыкова. Первый действовал в Забайкалье. Снабжали его оружием и французы. Он сформировал свой «Особый маньчжурский отряд» в полосе отчуждения и дошел, при поддержке отряда Враште-ля, высланного из Харбина, до р. Онона. Второй расположился на ст. Пограничная, т. е. на восточной границе полосы отчуждения, в сторону Никольск-Уссурийска.
Обоих атаманов поддерживали японцы. Но как? Была ли это случайная помощь отдельным отрядам или систематическая поддержка русских военных
Летом 1918 г. в Харбине уже появился адмирал Колчак в качестве организатора военных сил. Он стремился достигнуть объединения всех разрозненных отрядов, прекращения их своеволий, централизации управления и восстановления дисциплины. Но военные представители Японии предпочитали поддержать Семенова и Калмыкова непосредственно.
На этой почве произошло столкновение адмирала Колчака с начальником японской военной миссии, генер. Накашимой. Мне неизвестны подробности этого столкновения. Но рассказывали, что вспыльчивый адмирал, лишенный всякой дипломатической выдержки, наговорил Накашиме неприятностей, обвиняя последнего в том, что он мешает русским создать здоровую военную силу. Вслед затем адмирал уехал в Японию и прекратил работу. Вероятно, неправы были обе стороны. Но главной причиной этого инцидента были, как мне казалось, не вспыльчивость адмирала и не коварство Накашимы, а отсутствие ясности в тех взаимных уступках, которые могли бы послужить основою добросовестного сотрудничества обеих наций.
С момента вступления иностранных войск на русскую территорию количество недоразумений стало расти. Не было той признанной русской власти, которая могла бы сразу определить взаимоотношения с интервентами, и в самом начале произошел прискорбный эпизод, как бы предвестник последующего.
Правительство Дербера сообщило союзному командованию, что генерал Хорват и его деловой кабинет подготовляют во Владивостоке переворот при помощи офицерства. Так ли это было или не так, но результатом явилось разоружение русского офицерства.
Не выдержав позора разоружения, один офицер застрелился. Когда его хоронили, английский крейсер салютовал.
Общественное мнение было так возмущено, что под влиянием его вскоре произошел возврат оружия.
Еще в Харбине Вологодского посетили Высокий комиссар Англии сэр Чарльз Эллиот и начальник японской дипломатической миссии на Д. Востоке граф Мацудайра.
Сэр Чарльз Эллиот, впоследствии английский посол в Токио, уже не раз бывавший в России, свободно говорит по-русски, хорошо знает Восточную Сибирь и Восток вообще. Он проявил большой интерес к положению дел в Сибири и намерениям Вологодского и на другой день отправился на запад, в Омск, для личного ознакомления с обстановкой.
Граф Мацудайра — типичный японский дипломат. Он никогда не отвечает на вопросы без оговорок и предпочитает спрашивать.
Оба посла отнеслись к главе омского правительства с большим вниманием и интересом.
Во Владивостоке круг дипломатических сношений расширился. Там были еще представители Франции и Америки, послы Реньо и Моррис.
Почтенный Реньо долго служил на Ближнем Востоке. Перед приездом во Владивосток он был французским послом в Токио. Более сердечного отношения к правительству, чем проявил он, я не представляю себе. Это был действительно благожелательный друг. Он отлично понимал, как трудно положение Вологодского во Владивостоке, где в его распоряжении не было никакой реальной силы и где все, и русское и иностранное, было одинаково расчленено, запутано, сложно и непонятно. И он охотно давал советы и указания, помогая или ускоряя решение.