Операция «Бременские музыканты»
Шрифт:
Настала ночь. Темная-претемная. Без луны, без звезд. Только из сторожки светил фонарь на столбе. И в поселке было тихо-тихо. Будто бы он не спал, а затаился от страха. Ни у кого не лаяли собаки, не звучала музыка. И даже Петюню не окликали его беспокойные родители.
Мы не знали точно, когда папа пойдет на свои розыски в Мрачный дом, поэтому решили его обогнать и сесть в засаду в подвале. Сейчас, вспоминая эту историю, я часто думаю: а с чего мы взяли, что папе обязательно нужно было посещать этот дом именно
Да, ошибок мы наделали немало. Но ведь так и приобретается опыт, папа сам это сказал. Главное - не делать ошибок непоправимых…
И мы, как две бесшумные тени, соскользнули по лестнице, прокрались мимо спящего хозблока и направились, спотыкаясь в темноте, к Мрачному дому, силуэт которого даже в такую темную ночь зловещей глыбой нависал над уснувшим поселком.
Где-то возле самого дома прячется, наверное, участковый. Теперь-то он точно не спит. Но где он? И как нам его незаметно обойти, чтобы проникнуть в дом раньше папы?
И тут пришло неожиданное решение. В основе его - простое нахальство. Сделаем вид, будто нас прислал папа, что-нибудь передать участковому. Или разбудить.
Пошептавшись, мы вернулись немного назад по улице и опять пошли к дому, весело переговариваясь и совсем не скрываясь. Услышав наши голоса, отозвался у сторожки Разбой. Его лай подхватили другие собаки. И скоро весь поселок, как эпидемией, был объят разными собачьими голосами.
Сопровождаемые этим разноголосым гвалтом, мы подошли к дому. Никого!
Мы потоптались у забора, заглянули в калитку. Лешка посвистел. А я даже позвал не очень громко:
– Эй! Товарищ Ростовцев! Вы где? Это мы! Нас папа прислал.
В ответ - ни звука. Неужели он так разоспался в сторожке?
Но так или иначе, а путь в подвалы Мрачного дома был открыт. И мы, два дурака, пошли по этому пути. Тем более что он был нам хорошо знаком.
Безуспешно подергав входную дверь, мы обошли дом, поднялись по внешней лестнице наверх и, включив фонарик, спустились в подвал. Здесь не было почти ничего. Остался какой-то хлам: несколько больших порожних коробок, хромая скамейка, старые ободранные столы. Кирпич, который вынимал папа, почему-то находился на своем месте в стене, и даже было незаметно, что его кто-то вытаскивал.
Мы вытащили его, бросили в дырку палец, потом воткнули кирпич на место и, сгрудив несколько коробок в углу, у самой двери, спрятались за ними, погасив фонарик.
Чем дольше мы находились в черной темноте и в мертвой тишине этого дома, тем все глупее казалась мне наша затея. Алешке, по-моему, тоже. Сидим на полу в холодном подвале, ночью, ради дурацкой шутки, вместо того чтобы беззаботно дрыхнуть под одеялами на своем уютном и милом чердаке. Я прямо до дрожи в коленях затосковал по нему.
Было так тихо, что даже звенело в ушах. И становилось все
– Идет!
– Алешка сжал мою руку.
– Затаимся еще сильнее!
Куда уж сильнее. Только вот зубы начнут сейчас стучать от холода. Или от страха?
Шагов папиных мы не слышали - он ступал бесшумно, как индеец на тропе войны. Просто доносились какие-то неясные звуки, вроде шорохов.
И вот раскрылась дверь и блеснул узкий луч фонарика. Он обежал кругом весь подвал и остановился, упершись в самый дальний угол.
Папа, невидимый нам - только мелькали на полу носки его белых кроссовок, - прошел туда, присел на корточки и долго рассматривал доски пола. Потом взял фонарик в левую руку, а в правой у него появилась отвертка.
И он стал выкручивать из пола шурупы, которые туго поскрипывали в тишине.
Я уже не жалел, что мы сюда забрались, - становилось все интереснее.
Вообще, картина была фантастическая. Темный подвал, в углу его пятно света, а в нем мелькает сама по себе рука с отверткой. И больше ничего не видно. Вот бы такое Грибкову приснилось.
Папа вывернул последний шуруп, подцепил отверткой край доски и приподнял ее. Она так недовольно крякнула, что мы вздрогнули.
Теперь стало совсем интересно.
Отложив эту доску в сторону, папа поднял еще две соседних. В полу образовалась длинная черная дыра. Просунув в нее руку, папа вытащил черный плоский чемоданчик - «дипломат». Что-то чуть слышно пробормотал, что-то проделал с замками (я догадался - они цифровые были), поднял крышку, посмотрел внутрь и удовлетворенно снова ее захлопнул.
А теперь уже интересно - просто невыносимо. Но мы пока терпели.
Взяв чемоданчик в одну руку, а фонарик в другую, папа пошел вдоль той стены, где он в прошлый раз вытаскивал кирпич. При этом он вел лучом света по стене, будто отсчитывал кирпичи, ища нужный.
Нашел, поставил чемоданчик на пол, вытащил все той же отверткой кирпич. Опять что-то чуть слышно бормотнул и запустил руку в дыру.
Ничего, конечно, он оттуда не вытащил. Кроме пальца. Глянул на него (наверное, глянул - мы ведь лица его не видели), брезгливо отшвырнул в сторону. Но не испугался и не заорал.
Заорали мы. Как выскочили, как выпрыгнули:
– Стоять! Руки вверх!
Папа даже не вздрогнул, только резко повернулся к нам. А в руке его появился пистолет.
А дальше… А вот дальше уже совсем неинтересно.
Потому что это был не папа.
Нет, может, он тоже чей-то папа. Но явно не наш.
– Что надо?
– спросил он хриплым голосом.
– Кто такие?
– Свои, - недолго думая, брякнул Алешка.
А я как заведенный автоматически добавил:
– Мы здесь живем.