Операция "C-L"
Шрифт:
Во второй комнате находилась газовая плита, поставленная в том же самом месте, где некогда стояла печка. Остальная обстановка говорила об упорном, но, по-видимому, напрасном усилии придать квартире более современный облик.
Мне было известно, что после войны Ярослав Ленк жил в этой квартире вместе с матерью, умершей два года назад. Он не стал переоборудовать квартиру, а подал заявление о предоставлении ему новой. Ленк намеревался жениться.
На ночном столике стояла фотография улыбающейся Гелены Дворской. Карличек
– Необыкновенное лицо!
– прошептал он мне прямо в ухо.
– Вот что удивительно - думают, что влюбленному достаточно такой застывшей картинки. По-моему, все различие между фотографией и нарисованным портретом заключается в том, что фотография всегда остается лишь игрой светотени и красок, а в портрете проглядывает нечто иное, душа модели или художника. Правда, изображенное здесь лицо вряд ли можно постичь до конца, даже будь это не фотография, а самый искусный портрет.
– Тише, - одернул я его.
– Для холостяцкого жилья здесь слишком образцовый порядок, - констатировал он уже полушепотом.
– Наверное, она и поддерживает его.
Этим он как бы подытожил свой анализ Гелены Дворской. Потом он выдвинул нижние ящики гардероба. Белье было уложено заботливой женской рукой.
– Да, уж мне не уложить все обратно так аккуратно, - сказал он.
– Там наверняка ничего нет, просмотрите лучше карманы во всей одежде.
Карличек провел пальцем по поверхности шкафа, а потом задумчиво стал его рассматривать. Палец был чистым.
– Значит, у невесты есть ключ от квартиры, - сказал он уверенно.
– За какие-нибудь два дня здесь набралось бы столько пыли! Пыль - наш враг. Всюду проникает. А тут прошлись тряпкой или пылесосом еще вчера, если не сегодня в полдень. На раме форточки найдете отпечатки.
Потом он осмотрел карманы костюмов, заботливо развешанных на деревянных плечиках. Зимнее пальто даже было укрыто в бумажном мешке от моли. И ничего не нашел, кроме забытой кроны.
– Нам нужно проявить побольше смекалки, - сказал он.
Я открыл ящик старого туалетного столика на тонких ножках, с потрескавшейся крышкой. Ящик был заперт, но у меня был ключ, к тому же я заметил, что достаточно слегка приподнять крышку, как язычок замка сдвигается и ящичек легко открыть и без ключа.
Бумаги в ящичке лежали в беспорядке. Здесь уже не чувствовалось ничьей заботливой руки. Кроме школьных аттестатов, обвязанных резинкой, и папок с личными документами Ярослав Ленк, по-видимому, совал сюда любую бумагу, которая не выбрасывалась в корзину. Корзина, к большому сожалению Карличека, была пуста. В ящике лежали счет за ремонт часов, книжки для квартирной платы, старые фотографии с ничего не говорящим текстом, различного сорта подтверждения, удостоверение из давно расформированной организации и прочие подобные бумаги.
В самом дальнем углу ящика
Двадцатого июня, за семь дней до взрыва почтового вагона, с книжки взяли 40 тысяч крон. Следующая и последняя запись в книжке относилась к первому июля: вклад 3 тысячи крон. Общая сумма: 15 435,72.
Да, но эти 3 тысячи крон Ярослав Ленк положить не мог, ведь 1 июля он лежал в больнице в глубоком беспамятстве.
– Кто ищет, тот всегда найдет, - заметил Карличек.
– Но три тысячи крон не так уж много, когда речь идет о двадцати миллионах… если не принимать во внимание снятых ранее сорока тысяч.
Подозревай мы, что Гелена Дворская что-то припрятывает в квартире, нам легче было бы заподозрить ее и в этом вкладе.
– Поговорим с ней решительно, - сказал я.
– Она получает ежемесячно четыре тысячи пятьсот крон, - заявил Карличек уверенным тоном.
Не успел он договорить, как пронзительно зазвенел звонок.
Карличек быстро заморгал. Такой звонок мог напугать кого угодно. Добрых три секунды звенел звонок, пронзительно и вызывающе.
Мы притихли, замерли. Звонивший, очевидно, не знал, что Ярослав Ленк в больнице. Может, это был просто почтальон или управляющий домом, газовщик или какой-нибудь совсем посторонний человек. И надо же было ему явиться именно сейчас.
Прошла минута. Звонок зазвенел снова.
И снова молчание.
– Теперь наверняка уйдет, - шепнул Карличек.
Но за дверью не уходили и позвонили в третий раз. Теперь уже нетерпеливо, четыре раза подряд. Длинный-короткий, длинный-короткий.
Мы подождали еще минуту, хотя последний звонок звучал сердито, как прощальный. Если бы при этом застучали в дверь или ударили ногой, я бы наверняка счел, что посетитель уходит.
Но через минуту звонок снова прозвучал в том же ритме, четыре раза, и после небольшой паузы - еще короткий, длинный и два коротких. Какая-то бессмыслица.
Карличек нагнулся ко мне.
– Послушайте, - прошептал он.
– Этот тип знает, что здесь кто-то есть. Он хочет поймать нас в ловушку!
И сразу звонок затрезвонил снова. Длинный, короткий, длинный, короткий и потом короткий, длинный и два коротких.
И тут я понял, что звонок передает морзянку - буквы «C-L».
6
Всезнающий Карличек на этот раз никак не понимал моих знаков. Но когда звонки повторились снова - тире, точка, тире, точка, точка, тире, точка, точка, - дошло наконец и до него.