Операция "C-L"
Шрифт:
– Разумеется, - отвечает Будинский.
– Кроме замеченных двадцати четырех тысяч, ничего больше пока не появилось.
– Не забывайте о других сериях, - советую я.
– Ведь серию «C-L» можно изменить на «O-L», «C-E» и тому подобное.
– Серии «O-L» не существует, - качает головой Будинский, - и невозможно изменить буквы серии так, чтобы это осталось незамеченным.
– Тогда остается серия «C-E», - констатирую я, потому что «L» легко заменить на «E».
– Просмотрите эту серию. Ведь вы знаете, какое количество денег этой серии пустили в оборот.
– Об этом мы уже думали. Если вы считаете на основании расследования, что такое изменение возможно…
– Да,
Больше я ничего не могу сделать. Иду домой и звоню на работу, что приду часов в шесть вечера. Потом валюсь на кровать. Самая отвратительная вещь на свете - хорошо идущий будильник.
Я голоден как волк. Да, человек все-таки должен есть.
Наконец я попадаю в кабинет, правда, не в самом лучшем состоянии. На моем столе лежит куча бумаг, в которых, поджидая меня, без зазрения совести и со скучающим видом роется Карличек.
– Мы не смогли написать вам в рапорте ничего такого, о чем бы вы уже не знали. Мне кажется, что самое главное вы поручили мне. Я все выполнил, правда, еще не изложил в письменном виде.
Карличек и раньше уклонялся от всяких письменных рапортов, он ничуть не изменился. Порой он кажется мне шустрым, бойким щенком, который мчится прямо в воду, думая, что это твердая почва.
– Речь идет о ключах, не так ли?
– пытаюсь угадать я.
– Да, о ключах, - подтверждает он и вытаскивает их из кармана.
– С ключами пани Трояновой все в порядке, - показывает он связку ключей поменьше.
– Этот - от ее квартиры, этот - от дома, вот от почтового ящика.
И ключи Йозефа Трояна оказались в порядке.
– А вот ключ Галика от квартиры, - продолжает Карличек с непривычной для него медлительностью, - дальше идет ключ от письменного стола. Стол при взрыве был поврежден и почти целиком сгорел. Это изложено в протоколе. В столе была уйма бумаг. Пока мы нашли лишь клочки какого-то ценника электроприборов, заметки, относящиеся к работе в институте, обычные документы и несколько тысяч серии «C-E».
Карличек выжидательно смотрит на меня.
– Продолжайте, - говорю я.
– Как вам угодно. Эта серия «C-E» весьма подозрительна. Кроме того, по-моему, Йозеф Троян и Роман Галик отлично знали друг друга, и Троян, который жил только благодаря инъекциям инсулина, использовал близость Галика со своей женой. Вся тройка принадлежала к одной и той же банде. Положение Трояна было таково, что он готов был пойти на все, чтобы достать деньги. Он ведь, собственно, не жил, а прозябал и, думаю, обвинял в этом новое общество. С этими купюрами он наделал много глупостей, и его убрали. Как убрали в свое время Войтиржа со Шрамеком. О сержанте Вране и той девушке с 286-го километра я уже не говорю. Они собирались в дальнейшем устранить и Ленка. А пока что отправили на тот свет Троянову и Галика. Некто избавляется от всех по очереди. И если убраны еще не все, то убийства будут продолжаться, поэтому мы должны быть начеку. Кто-то не желает делиться с остальными. Самая губительная страсть - это страсть к деньгам. И если ею заболевают, преступление следует за преступлением. Я вовсе не собираюсь читать лекцию на моральную тему. А просто хочу сказать, что вдохновителем всего происходящего является некая темная личность. О банде в целом говорить уже не приходится. Сами деньги и истребили ее. Мы должны разыскать эту бестию. У нас есть кое-какой словесный портрет этого типа, сделанный пассажирами автобуса, есть следы у мусорных ящиков, его видели в больнице, к тому же он опытный химик… Значит, будем искать химика, живущего не по средствам, борода которого не слишком бросается в глаза, если он покрасит ее в черный цвет.
Строя
– Вы правы, Карличек, - заверяю я его, - но закончите, пожалуйста, свой рассказ об этих ключах.
– Как вам угодно, - повторяет он.
– Так вот, в квартире Галика ничего не обнаружили. Никаких частей от адской машины. Бумагу, дерево и материю уничтожили огонь и вода. Есть, правда, интересная деталь. У Галика была большая мраморная пепельница, при взрыве влетевшая в застекленный бар. Она оказалась полна окурков. Галик не был заядлым курильщиком и курил другой сорт сигарет. Вот еще один след. Черный турист-химик был, напротив, завзятым курильщиком и любил дорогие сигареты.
– Я это отмечу, Карличек, но доскажите все же о ключах.
– Как вам угодно, - уже в третий раз говорит Карличек и наконец переходит к делу.
– Вот эти два ключа от рабочего стола Галика в институте и от его шкафчика. Был тут еще один ключ от шкафчика с опасными веществами, но его мы отдали в институт, а то там уже пришли в отчаяние. Вы не возражаете?
– Пока нет.
– Еще один ключ от подъезда дома. А этот маленький, с зубчиками с обеих сторон, от какого-то висячего замка. Но пока что такого замка мы не обнаружили. Бывает, правда, и так, что замок теряется, а ключ остается в связке лет на десять. Но здесь есть еще один ключ, вот он, восьми сантиметров в длину, и глупо держать его в связке, если в нем не нуждаются. Ключ довольно старинный, дверей к нему мы пока не подобрали.
Я вынимаю из связки эти два странных ключа.
– Возможно, мы кое-что о них узнаем, - говорю я.
Разыскиваю Трепинского. Он занимается операцией с манекенами. Алоиз Троужил не помнил точной даты, когда он передал Галику манекены. Такси было не государственным, а частным, имело соответствующий знак на переднем стекле.
– Если у вас, Карличек, есть немного времени, - говорю я, - то подождите. Через час такси будет здесь.
– Товарищ лейтенант сказал, что я могу оставаться в вашем распоряжении, - отвечает он мне, снова переходя на официальный тон.
– Отлично! Значит, потом отправимся ужинать!
Но он медлит с ответом.
– Или вы уже поужинали?
– Я строго смотрю на него.
– Еще нет, но…
– Тогда никаких возражений. Поужинаете со мной.
Карличек смотрит на меня уже не так упрямо и наконец окончательно сдастся.
– Будет исполнено.
Я прошу Трепинского разыскать меня, как только он узнает что-нибудь о таксисте. И мы с Карличеком отправляемся ужинать.
Мы сидим за столиком в ресторане и беседуем только на вольные темы. Мне удается немного расшевелить Карличека. Он рассказывает мне, что живет с матерью, родственников у него нет; сначала он хотел стать музыкантом, и мать пришла в отчаяние, а когда он выбрал свою нынешнюю профессию, то она уже просто не знала, что и делать. Словом, развлекаемся как можем. Карличек пока еще не стал прежним, но понемногу приходит в себя.
Мы уже собирались уходить, когда меня позвали к телефону.
– Мы нашли шофера, - докладывает Трепинский.
– Я должен тотчас с ним поговорить.
– Можно. Сейчас он дома. Его такси - категории «Б». А эти такси сегодня не работают.
– Иду в управление. Доставьте его туда. Предупредите, что мы его задержали на час, а то и два. Возьмите машину.
Мы с Карличеком выходим. Трепинский подъезжает на машине, которую сам ведет, как раз в ту минуту, когда я вхожу с Карличеком в здание управления. Рядом с Трепинским спокойно восседает человек лет пятидесяти, с седыми усиками под добродушно висящим носом.