Операция «Цитадель»
Шрифт:
– Как никто другой, понимаю вас, – не удержалась Фройнштаг от порыва искренности, которого в подобный вопросах обычно избегала.
В ответ баронесса по-заговорщицки улыбнулась и пожала кисть ее руки.
– Мы и впредь должны понимать друг друга.
– Я передам ваши условия то ли самому Скорцени, то ли человеку, на которого он укажет.
– Можете считать, что свой человек в ставке Салаши у вас уже есть.
– Я предупрежу сотрудников СД, чтобы они действовали максимально скрытно, не афишируя своей связи с вами.
Баронесса загадочно улыбнулась
– Вы не совсем верно истолковываете правила нашей игры. Наоборот, все окружение Салаши должно знать, что за мной стоят СД и гестапо, Скорцени и фюрер, что за мной стоят интересы Германии. В любом случае, с приходом русских, мне придется вспомнить о своем швейцарском паспорте и на какое-то время залечь на дно. Но пока здесь будет власть Салаши, именно тень уже популярного у нас Скорцени, тень фюрера будут придавать моей фигуре такой нужный мне демонизм.
– Да вы, оказывается, азартный игрок, баронесса!
– Не скрою, игра действительно идет по-крупному и со всей возможной отчаянностью. Кстати, советовала бы вам уже сейчас подумать о надежном уголке в Швейцарии. Когда русские и англичане войдут в рейх, к границам этой страны хлынет такой поток, что вас запросто могут затоптать в толпе.
– И вы хотите оказать мне в этом вопросе поддержку?
– Скажу вам еще более убедительно: никто иной в этой стране не способен оказать вам такую поддержку, как я.
«Кажется, ты опять недооценила эту имперскую аристократку», – упрекнула себя Фройнштаг, оставляя машину окончательно заинтригованной.
49
Уже поздно вечером Скорцени получил приказ из Ставки германского командования в Венгрии о назначении его временным комендантом крепости и о том, что ему поручается организация караульной и гарнизонной службы в ней.
– Это ж кому пришло в голову вспомнить о такой приказной ненужности? – удивился обер-диверсант, принимая приказ вместе с пакетом у фельдъегеря обер-лейтенанта Конеста, того самого, который ночью уже доставлял ему пакет под пулями венгерских гвардейцев.
– Все настолько увлекаются величием ваших операций, господин штурмбаннфюрер, – ответил этот рыжеусый австриец, – что постоянно и непростительно забывают о всяческих связанных с вами «мелочах». Даже о таких, как назначение вас на должность и повышение в чине, – повел он подбородком в сторону его знаков различия.
– Да простится им, обер-лейтенант, – великодушно улыбнулся Скорцени.
– И все же, хотите знать, почему появился этот приказ? Трудно поверить, но только потому, что, когда в штабе группировки мне приказали везти пакет теперь уже не просто для Скорцени, как прошлой ночью, а для коменданта Цитадели, я, как старый штабист, возьми и поинтересуйся: «А разве приказ о назначении господина Скорцени комендантом этой крепости – уже издан?» Вот тогда-то они и засуетились.
Скорцени рассмеялся и, расписавшись в ведомости о получении пакета, тут же приложил к ней записку с текстом: «Решительно требую, чтобы обер-лейтенант Конест был представлен к
– Отдадите ее своему непосредственному командиру, – сказал Скорцени, выждав, когда штабной фельдъегерь прочтет записку. – И пусть только он попробует не представить вас.
Скорцени хотел добавить еще что-то, но, встретившись с расчувствованным взглядом фельдъегеря, запнулся на полуслове.
– С вашего позволения, я не стану отдавать моему подполковнику эту записку, господин штурмбаннфюрер.
– Настолько боитесь его?! – изумленно уставился на него обер-диверсант рейха.
– Нет, что вы! Просто для меня важнее сохранить для потомков эту записку, чем получить очередной чин. Иначе кого я потом смогу убедить, что капитанские погоны получил по такой вот записке самого Скорцени?!
– Не жадничайте, обер-лейтенант. Когда-нибудь, при встрече, напишу еще одну, точно такую же.
Приказ, конечно же, оказался сущей формальностью, поскольку обер-диверсант и так уже выполнял обязанности коменданта, назначив на этот пост самого себя. Тем не менее штабная бумажка придавала ему соответствующий статус и превращала из организатора диверсионного налета во вполне респектабельное официальное лицо, позволяя столь же официально занимать кабинет крепостного коменданта.
Впрочем, новоявленному главе венгерского правительства Ференцу Салаши было совершенно безразлично, кто и на какие должности назначал в эти дни штурмбаннфюрера. В любом случае, свой «визит вежливости» он наносил «выдающемуся диверсанту и политику Отто Скорцени», где бы он сейчас ни пребывал: в роскошно обставленном, как все в королевском дворце, кабинете коменданта или в городской пивной.
Только что объявивший народу о свержении правительства, верного регенту Хорти, и создании нового правительства, которое сам он и возглавил, Салаши – этот пухлолицый крепыш с видом и повадками уличного дебошира пребывал сейчас на вершине счастья.
– То, что вы совершили для венгерского народа и для партии «Скрещенные стрелы», – воистину неоценимо, – бубнил он, благодарственно склонив голову и до неприличия долго задерживая в своих руках могучую руку Скорцени. – Вы навеки войдете в историю Венгрии как выдающийся…
Салаши вдруг замялся, не зная, в качестве кого он должен определить обер-диверсанта рейха в истории своего народа. Воспользовавшись этим, Скорцени освободил свою руку, снисходительно рассмеялся и поучительно произнес:
– Вот так и венгерские историки тоже долго будут мяться, не зная, в роли кого втиснуть меня в досточтимую историю вашей страны. Поэтому пощадим наших хронистов, все равно ведь ни один фюрер мира не позволит им написать, что на самом деле истории всех монархий творит не народ и не прославленные в эпосах рыцари-герои, а всемогущий тайный «Орден диверсантов». Именно так: преданных, отчаянно храбрых, но самой профессией своей обреченных на неизвестность – диверсантов.