Операция «Эрзац»
Шрифт:
— А Климова?
— Климова? Боюсь, что мы оказались на поводу у её биографии. Надо ли говорить, как это опасно? Некоторые товарищи и поныне оценивают людей по устаревшим критериям времён гражданской войны. Тогда было просто: золотопогонник — значит контра. Сын помещика — значит классовый враг. Учился в привилегированном учебном заведении, скажем, в училище правоведения, — значит чуждый элемент. Для того времени такие выводы были чаще всего абсолютно правильны. Но вот беда: времена меняются быстрее, чем привычные взгляды людей. Потому мы и нынче частенько мыслим по шаблону: отец бывший
Когда Корманову ввели в кабинет, она увидела там Лозина и объяснила его присутствие по-своему.
— Вас тоже задержали? Но почему? Надеюсь, вы подтвердите, что мину обнаружила именно я! Если бы не я, печь вышла бы из строя! Страшно подумать о последствиях! И вот — награда! В чём меня подозревают, если я же сама первая…
— Сейчас узнаете, в чём вас обвиняют. Садитесь, Корманова. — Лозин указал на стул, приставленный к торцу длинного стола и сел на противоположном конце. — Можете идти, — сказал он часовому.
Часовой вышел.
Корманова продолжала стоять. Она всё поняла. Лозин оценил её самообладание, когда наконец, заставив себя сесть, она сказала ровным, спокойным голосом:
— Очевидно, и в вашей работе возможны ошибки? Почему я нахожусь здесь?
— Вы пытались осуществить диверсию на хлебозаводе в ночь с двадцать второго на двадцать третье февраля. Признаёте вы себя виновной в этом?
— Как же вы можете так говорить, ведь вы же сами видели…
— Корманова, отвечайте на мой вопрос: признаёте вы себя виновной в попытке совершить диверсию на хлебозаводе?
— Да нет же, конечно, нет! Это какой-то кошмар!
— Каким образом вы обнаружили мину?
— Вы же сами видели! Я протирала крепления опорного вала, вдруг услышала какой-то звук… как тиканье будильника… Я не сразу поняла, что это такое… Мне и в голову не приходило!.. Потом я заглянула туда и догадалась, что это мина… Я слыхала, что бывают мины с часовым заводом, и сразу закричала, предупредила!
— На какое время был назначен взрыв?
— Да откуда же я могу знать?
— Забыли? Могу напомнить — на половину первого ночи. Через полчаса после окончания вашей смены.
— Я этого не знаю…
— Почему вы так упорно стремились уйти с завода? Почему прикинулись больной? Вы были здоровы, пока не узнали, что вам придётся задержаться на работе и быть в цехе в момент взрыва.
— Я ничего не знала.
— Вы утверждаете, что обнаружили мину, потому что услышали тиканье?
— Да.
— Ставлю вас в известность,
— Я не знаю, ничего не знаю!
— Где вы работали до войны?
— Я вам говорила… Работала в Острове… в пекарне… А в Ленинград приехала за неделю до войны, но жила в Пушкине…
— Вы называете Остров и Пушкин потому, что теперь там немцы и нельзя проверить ваши показания. Но ведь в Острове не было цирка!
— Что? Я не понимаю…
— Отлично понимаете. До войны вы работали в цирке, а в Острове цирка не было. Значит, вы опять говорите неправду. Но о вашей работе в цирке мы ещё побеседуем. Как давно вы знаете Климову?
— С первых дней войны.
— Где вы с ней познакомились?
— В кино. Нас познакомил её муж Игорь Стопин. Мы случайно встретились в кино.
— Где и когда вы познакомились с Игорем Стопиным?
— В Острове. Он туда приезжал к родственникам.
— Когда?!
— В тридцать девятом году.
— Где сейчас находится Игорь Стопин?
— В извещении сказано, что он пропал без вести. Так мне говорила Климова.
— Приходилось ли вам слышать от Климовой какие-либо антисоветские или пораженческие разговоры?
— Приходилось. Она говорила, что немцы возьмут Ленинград, что скоро советской власти в России не будет, а будет новый порядок… и всякое такое. Но я её жалела, ничего не сообщала. Признаюсь… Это моя тяжёлая вина перед Родиной.
— Кому и при ком она это говорила? Назовите фамилии.
— Она говорила мне… наедине.
— Значит, подтвердить ваши показания никто не может? Где вы познакомились с Сергеем Петровичем Дутовым?
Красные пятна на лице Кормановой побагровели, она молчала, опустив голову.
— Я жду ответа, — напомнил Лозин.
— Не помню…
Зазвонил телефон, Лозин взял трубку. Разговор занял не больше минуты, Лозин произнёс только одну фразу:
— Теперь вы убедились, товарищ сержант, что предполагать и знать — совсем не одно и то же? Убедились? Очень хорошо…
Положив трубку, он придвинул к себе протокол и задал неожиданный вопрос:
— Где сейчас находится принадлежащий вам двухтомник Маяковского?
— Какой двухтомник?
— Изданный в серии «Библиотека поэта». Когда вы жили в общежитии, эти книжки лежали в вашей тумбочке.
— Я сменяла их на пачку «Беломора».
— С кем сменяли?
— С каким-то лётчиком… на улице у булочной.
— Табак вы получали на заводе…
— Махорку. А я сменяла на «Беломор».
— Значит, вы не особенно дорожили этими книгами?
— Что уж теперь дорожить книгами?! Сейчас жив, сейчас — нет!
— Тогда объясните, почему вы так обозлились, когда Климова взяла их почитать? Что вас так испугало?
— Я не испугалась, я просто не люблю, чтобы трогали мои вещи без разрешения…