Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки
Шрифт:
— Омару четырнадцать! — воскликнул профессор.
— Это ни о чем не говорит; египтянин в четырнадцать лет — уже полноценный мужчина.
Профессор Шелли, до сих пор молчавший о причине ночного происшествия, понял, что пришло время открыть карты. Итак, он поведал помощнику мудира, что интересуется раскопками, что — Inscha’allah — это должно остаться в тайне — один незнакомец пригласил его, Шелли, прийти ночью к колоссу Мемнона, Омар же добровольно вызвался пойти вместо своего господина.
Ибрагим эль-Навави долго смотрел на профессора, затем отодвинул
— Почему вы сразу не сказали всего?
— Что это меняет, если речь идет о том, что мой слуга бесследно исчез?
— Очень многое, профессор, если не сказать все. Ни один человек добровольно не отправится ночью в Дейр эль-Медине. С древних времен это место считается жутким, о нем ходят легенды тысячелетней давности. Три тысячи лет назад жители Дейр эль-Медины раскопали захоронения в Долине Царей и, говорят, были убиты, чтобы никто не узнал о расположении гробницы, и их души до сих пор бродят в этой местности.
— Глупые бредни.
— Не скажите, профессор. До сих пор жителей Дейр эль-Медины остерегаются, стараются не иметь с ними дел. Их называют «потусторонними», с одной стороны, потому что они живут на той стороне Нила, с другой, — из-за того, что имеют дело с потусторонними силами. Можете верить, можете нет, но раз в месяц в праздник бога луны Хона бесследно пропадают люди, и, говорят, их заживо замуровывают в Долине Царей.
— И вы ничего не предпринимаете?
— О чем вы говорите! — Эль-Навави пришел в негодование. — Мои люди провели массу времени в Дейр эль-Медине в поисках пропавших — тщетно. Нет никаких доказательств, только слухи.
Профессор достал трубку из кармана куртки и торопливо раскурил ее. Маленькие облачка дыма, выпускаемые им часто, как из локомотива, свидетельствовали о его волнении.
— Но не может ведь одна деревня, населенная фанатиками, терроризировать целый город!
Блюститель закона пожал плечами, почти полностью погрузив свою маленькую голову в воротник костюма.
— При любой попытке начать расследование в Дейр эль-Медине словно на стену натыкаешься. Днем на улицах только пожилые женщины, а ночью никто не рискнет туда сунуться. — С покрытой пылью полки, на которой хранились свертки документов, помощник мудира достал папку и бросил ее на стол:
— Все дела не раскрыты. Люди, бесследно пропавшие ночью. Последние — немец с женой. Inscha’allah.
— И вы не нашли ни одного пропавшего?
— Ну почему же. Одного американца. Но, если быть честным, его нашла не полиция, а коршуны, кружащие по утрам и вечерам над Долиной Царей. И у него не хватало одной важной части тела — а именно головы.
Шелли затянулся. Наконец он спросил почти умоляюще:
— Что вы собираетесь делать?
Эль-Навави вытер тыльной стороной ладони пыль с папки и смущенно посмотрел на письменный стол.
— Я доставлю вам удовольствие и пошлю людей в эль-Медину, но могу сразу предупредить, что это мероприятие не увенчается успехом.
Профессор попрощался и направился к выходу, однако помощник мудира остановил его:
— Сэр, послушайтесь меня, не пытайтесь достать никаких планов захоронений. Вы же видите, что любая попытка заканчивается смертельным исходом.
Профессор насторожился:
— Что вы хотите этим сказать?
— О, ничего особенного! Исчезновение вашего
Шелли с недоверием посмотрел на эль-Навави. Что может быть известно этому человеку?
Дом консула Мустафы Ага Айата располагался за городской чертой на невысоком холме и был окружен эвкалиптами и пальмами, украшенными светящимися шарами и латунными светильниками. У высоких въездных ворот стояли привратники в форме и с факелами, как две капли воды похожие друг на друга. От дома, походившего со всеми его башенками, остроконечными резными окнами и освещенной огнями террасой скорее на один из дворцов «Тысячи и одной ночи», веяло запахами мяса и острых приправ, сладких орехов и терпкого конского навоза. Трио музыкантов играло на камангах душераздирающие мелодии. Гости, в основном мужчины, одетые в сюртуки и цилиндры, и немногочисленные дамы в длинных европейских платьях, отделанных кружевами, подъезжали в каретах. Профессор Шелли подал руку госпоже Клэр, и они пошли, приветствуя окружающих, к лестнице из белого камня, перед которой ожидал хозяин, окруженный свитой одетых в ливреи слуг.
Мустафа Ага Айат был низким, полным мужчиной неопределенного возраста. Он носил европейскую одежду. Свои короткие черные волосы он скрывал под красной феской, кисточка которой постоянно болталась в разные стороны. Круглое лицо обрамляла кустистая борода, а над его непропорционально маленькими глазами уходили вверх пышные темные брови.
— Вы, конечно, профессор из Кембриджа, — приветствовал Мустафа вновь прибывших с распростертыми объятиями, — добро пожаловать, добро пожаловать! — Произношение консула было резким, он удваивал все согласные и проглатывал гласные.
Шелли представил консулу свою супругу, которую тот и взглядом не удостоил, и похвалил его роскошный дом.
Мустафа Ага кивнул:
— Он еще не закончен! Я уже сомневаюсь, что когда-нибудь доведу замысел до конца. Вероятно, я иду по стопам отца: тот воздвиг дом на колоннах храма Амона, но пришли археологи и попросили покинуть культурное наследие. — И консул затрясся от смеха.
Заметив недоверчивые взгляды гостей, Мустафа Ага вежливо осведомился:
— Вы не верите моим словам? Но клянусь бородой Пророка, я говорю правду! Храм был погребен под холмом, наружу выступали лишь верхушки колонн. Они прекрасно подходили в качестве фундамента. Но это было давно. А вы теперь смеетесь!
Властным движением руки Мустафа подозвал к себе назира Луксора и попросил представить англичан прочим гостям.
— Он бургомистр, — пояснил консул, — он знаком с людьми лучше, чем я.
Среди гостей, а их было около сотни, присутствовали примерно дюжина консулов разных стран, начальник вокзала, носивший официально титул «директора вокзала», начальник телеграфа, помощник мудира Ибрагим эль-Навави, американский боксер с любовницей, нефтяной магнат из Калифорнии и половина команды его корабля, фотограф из Парижа, постоянно подкручивавший усы, и множество авантюристов и бонвиванов, обычно проводящих лето на Лазурном Берегу, в октябре же каждый год перебирающихся в Египет, а также кучка археологов и исследователей со всего мира, которых от прочих гостей отличала поношенная одежда и серьезность бесед.