Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки
Шрифт:
Даже Омар, по которому она все же скучала, не относился к ней с таким уважением, как немец. Он не мог иначе, ведь он был воспитан на Востоке. От барона фон Ностица Халима узнала, что Омар задержится в Лондоне дольше вследствие некоторых событий, требовавших его присутствия, и что он передает ей наилучшие пожелания. И так вышло, что чувства Халимы неожиданно изменились в пользу Макса (она называла его Матцем, не в силах выговорить звук «кс»).
Вместе они поехали в «Скалу», известный театр-варьете, где капитан по имени Вестерхольд демонстрировал новую сенсацию — радиоуправляемый корабль. Они фланировали по сомнительным кафе и кабаре на Фридрихштрассе,
Перед этой палаткой между Уранией и Драматическим театром после долгих дней беззаботных свиданий Макс, наконец, признался Халиме в любви. Скорее это было даже не просто признание, потому что Никиш клялся Халиме в том, что не может больше жить без нее, умоляя поверить ему.
Будто окаменев, стояла Халима в свете уличного фонаря, она дрожала, но не из-за ночной прохлады, а от сознания важности происходившего. Макс обнял Халиму, он почувствовал ее дрожь и тепло ее тела.
— Не говори ничего! — настойчиво произнес он. — В жизни бывают моменты, когда мы не в состоянии найти нужные слова.
Халима пыталась сдержать слезы — почему, она и сама не знала. Ее так трогали манера этого мужчины, его сила и уверенность, внезапно превращавшиеся порой в привлекательные слабости. Она хотела, она должна была сказать ему о тысяче вещей, она должна была объяснить ему все, пока не стало слишком поздно. И она начала рассказывать ему свою историю, дрожа в его объятиях в свете фонаря на пересечении Фридрихштрассе и Таубенштрассе.
Она рассказала о бедном детстве, о том, как босой работала с отцом на плантациях сахарного тростника, о первой встрече с Омаром и той цене, которую ей пришлось заплатить за его свободу. Халима не умолчала ни о чем, ни об одиночестве и несправедливости, которые ей пришлось вытерпеть во время брака, ни о страданиях, которых ей стоила каждая близость с аль-Хуссейном. Она поведала о неожиданной встрече с Омаром и их общем решении бежать из Египта. Умолчала Халима лишь об истинной причине их знакомства с бароном.
— Теперь ты знаешь, — закончила Халима свое повествование, — что связался с прелюбодейкой, сбежавшей от мужа, что является страшным грехом согласно законам ислама. Я одна из тех женщин, от которых Аллах повелевает держаться подальше, покидать их жилища и наказывать по собственному разумению. Потому что мужчина может покинуть женщину, она же его — нет.
Халима ждала, что ее слова вызовут его отвращение, что Макс извинится и покинет ее. По крайней мере такое поведение ее нисколько не удивило бы, да, она даже втайне надеялась на него, потому что тогда бы ей удалось избежать всего, что готовило ей в будущем новую боль.
Но ничего подобного не произошло. Макс обнял Халиму еще крепче и покрыл ее лицо поцелуями. Разумно, как отец, он ответил:
— Халима, ты приехала из далекой страны, где царят иные законы и верования. Но теперь ты в Европе, и здесь, в Германии, многое иначе. Ты женщина и имеешь равные права с мужчиной. Если муж обращается с тобой жестоко, ты имеешь такое же право покинуть его, как и он тебя. И это не важно для человека, который тебя любит.
— Но ведь есть еще Омар! — в отчаянии вскрикнула Халима,
Ее слова не испугали Макса. Он сжал ее руки и спокойно ответил:
— У любви свои законы, и они не подчиняются логике. Сегодня ты говоришь, что любишь Омара, но завтра это может измениться. Я сделаю так, как ты захочешь. Если ты прикажешь мне уйти, я уйду, но любить тебя не перестану.
И сквозь слезы Халима крикнула:
— Тогда уходи, прошу тебя, уходи! Нам больше нельзя видеться!
Будто ожидая именно такой реакции, Макс, не проронив ни слова протеста, взял Халиму за руку и махнул проезжавшему такси. Он открыл ей дверь и быстро поцеловал руку, пока она садилась. Его прощального взмаха Халима уже не заметила, потому что плакала, как ребенок.
Омар же, между тем, вцепился в загадку, как хищник в свою жертву. Все то, что ему до сих пор удалось узнать о Хартфилде, казалось бесполезным. Он должен был добиться большего на Глочестер Террейс.
Он не сомневался в том, что курящая сигарету за сигаретой миссис Дунс играла сомнительную роль во всей истории. Но как добиться от нее информации, он не знал. Мысль о том, чтобы расспросить соседей, он быстро отбросил. Во-первых, это не предвещало большого успеха — кто знает своих соседей в таком огромном городе, как Лондон? С другой стороны, он опасался, что о расспросах чужака сообщат миссис Дунс и она станет осторожней. Так что Омар решился на самый простой и утомительный способ: он устроился на улице напротив ее дома и стал ждать, кто придет в дом 124 на Глочестер Террейс. Так он проводил дни с семи утра до десяти вечера.
Ничто не бывает так скучно, как подобное наблюдение. Часы, пролетавшие обычно мгновенно, теперь растянулись в бесконечность. Пока Омар прохаживался по противоположной стороне улицы, он считал плитки тротуара, учил наизусть номера проезжавших автомобилей, а дважды в день, около полудня и вечером, он покупал последние номера газет, которые читал, прислонившись к углу дома.
В первый день не произошло ничего, не считая того, что утром дверь дома приоткрылась и чья-то рука забрала бутылки с молоком, которые незадолго до того принес темнокожий молочник. Молочник! Молочники и парикмахеры всегда знают больше всех!
На следующее утро Омар последовал за молочником, сунул ему в руку фунтовую купюру, что было немалой суммой для человека его положения, назвался частным детективом, что не было редкостью в Лондоне двадцатых годов, и попросил рассказать о жителях дома № 124 на Глочестер Террейс. Молочник оказался человеком, не слишком одаренным природой, чье внимание не распространялось дальше ступеней дома. На все вопросы он отвечал приветливой глупой ухмылкой, поднимая к лицу три пальца: «Миссис Дунс, сэр, три бутылки».
В тот день Омар увидел выходившего дворецкого, вернувшегося через два часа, видимо, купив необходимое для хозяйства. Одно было ясно уже теперь: слишком гостеприимной хозяйкой миссис Дунс не была; казалось, она жила совсем уединенно.
Задремав от скуки, Омар слишком поздно заметил, как на следующий вечер дом покинул высокий мужчина в пальто; не успел он перебежать улицу, чтобы проследить за гостем, как тот исчез в темноте. Мужчина, что можно было сказать с уверенностью, не был дворецким — незнакомец был высок и имел более легкую походку. Омара насторожило прежде всего то, что он не видел, как тот попал в дом.