Операция "Фауст"
Шрифт:
Дежурный врач Клопова взмахивает полными ручками и томно говорил
— Ну, расскажите же, как там в Москве? Ведь здесь такая провинциальность, такая провинциальность...
У меня есть подозрение, что мадам Клопова в Москве бывала только проездом, но я сочувственно киваю головой и говорю твердо.
— Товарищ Клопова, мы очень ограничены временем, поскольку активизация меробиуса принимает угрожающие размеры. Мы с большим удовольствием предадимся воспоминаниям по окончании нашей работы.
— Да, да, товарищи, конечно.
— Мы просим товарища Седдык нас сопровождать, — добавил Жуков, — нам понадобится ее помощь не только как врача, но и переводчика.
— Понимаю, понимаю!
Что она понимает, трудно сказать. Мадам Клопова на наше счастье глупа как пробка.
Дежурный прапорщик отдает мне честь и стоит навытяжку как перед старшим по званию. Я умышленно держу белый халат в руке, чтобы дежурному были видны мои майорские погоны. Он внимательно изучает «письмо из Министерства». Я со страхом ожидаю, что он попросит предъявить документы. Но прапорщик неожиданно разливается широкой улыбкой к Жукову.
— Так вы мой земляк! Я с Госпитальной. А где вы живете, товарищ Осипов!
У меня остановилось дыхание. Но только на секунду, потому что Жуков весело хлопает прапорщика по плечу:
— В самом центре! На улице Двенадцати Тополей.
— Так это ж рядом со мной. Вот три года сижу в этом Ховнистане, да что же я вас, земляки, задерживаю. Идемте, я вам все покажу. Только вот документы-то хранятся в сейфе товарища Хабиби, вам придется его подождать. Но он скоро придет...
— А где кабинет товарища Хабиби?
— На первом этаже. А сейф с историями болезней вот за этой дверью, — радостно сообщает прапорщик.
«Слишком хорошо, чтобы быть правдой», — говорят англичане в таких случаях. Воистину сильна сила землячества вдали от родных мест.
На двери табличка: «Отделение АБ». Солдат в афганской военной форме лениво открывает дверь по знаку прапорщика. Длинный коридор. У окна столик. За ним — молоденькая медсестра. Прапорщик обращается к ней начальственным тоном —демонстрирует перед земляками власть:
— Оля, дай списки больных товарищей.
— Все?! — испуганно спрашивает Оля.
— А их много? — осведомляюсь я.
— Около двухсот... Ничего себе...
— Да, конечно, все.
Мы с Жуковым просматриваем списки. Я вижу сразу: Смирнов. На следующей странице—еще один Смирнов. И еще один. Совершенно не к месту вспоминаю детский стишок: «Много на свете Смирновых, чуть меньше, чем Ивановых»...
— Начнем с палаты номер четыре, — говорит Жуков, — все товарищи могут быть свободны, за исключением доктора... простите, забыл вашу фамилию...
— Седдык, — еле слышно отвечает Анаит.
В четвертой палате двое. На спинках кроватей таблички с фамилиями и кратким анамнезом на латыни. Но я и без таблички знаю, что один из них Халилов. Он делает летающие движения руками, потом, увидев нас, смеется и залезает с головой под одеяло. Анаит снимает
— У обоих тяжелая форма. Ускользающее сознание. Амнезия.
— Вы можете его вернуть в реальность каким-либо способом?
— Это очень опасно. Я могу сделать инъекцию, это, как вы сказали, вернет его в реальность, но не больше, чем на пять минут.
— Я прошу вас, Анаит.
Анаит резким движением отбрасывает одеяло и берет вялую руку Халилова. Парень никак не реагирует на укол. Но лицо его постепенно приобретает выражение — он испуган.
— Здравствуй, Булат. Я врач. Я хочу тебе помочь. И всем вам. Ты мне должен рассказать, что произошло с Дубовым, Алексеем Дубовым. Ты помнишь его?
— Алеша, Алеша. Я помню, помню. Он умер, умер.
Булат Халилов плачет, тоненько, с завываниями. Жуков как тень неслышно уходит из палаты, прихватив с собой списки солдат.
— Отчего он умер, Булат?
— От ножика умер.
— Кто его зарезал этим ножиком?
— Командир.
— Как его фамилия?
— Лейтенант Ивонин его фамилия.
— Почему лейтенант это сделал, Булат?
— Алеша очень ругался. Очень сердитый был на командира.
— Почему он сердился?
Халилов опять начинает тоненько выть.
— Почему Алеша ругался с командиром, Булат?
— Алеша не хотел делать укол. Алеша не хотел, чтобы они нам делали укол.
— Кто вам делал уколы?
— Не знаю, как зовут. Плохой доктор. Говорил «смелый будешь».
— Русский доктор или афганский?
— Русский доктор, плохой.
— Кто еще видел, Булат, как командир убил Алешу?
— Сержант видел. Никто не знает, что он видел.
— Как фамилия сержанта?
— Морозов фамилия. Он письмо писал в Москву. У Алеши девочка был. Хорошенький такой девочка. Морозов ему письмо написал. Большой драка был. Никто не видел. Я видел. Морозов видел. Сержант Морозов сказал: «Говорить не будем, Булат. Убьют нас».
Халилов замолкает на мгновение и вдруг начинает петь по-татарски.
— Булат, подожди, не пой. Еще с вами был Смирнов. Рядовой Смирнов.
Выражение испуга исчезло с лица Халилова. Он опять машет руками, как будто собирается взлететь.
— Это все, Саша, — говорит Анаит.
В руке у меня фоторобот второго убийцы, грязновская копия — моя осталась вместе с портфелем у генерала Серого. Я не успел показать фоторобот Халилову. Теперь мне нужны Смирновы.
В палате номер два — Виталий Смирнов. На мое счастье (и на счастье остальных Смирновых в госпитале), именно он оказывается Смирновым из роты Ивонина. Но он ничего не знает об обстоятельствах смерти Алексея Дубова. То есть знает, но официальную версию. Нет, он никогда не видел человека, похожего на изображение на фотороботе. Кто делал уколы? Доктор Зинаида Павлова. Анаит подсказывает тихонько — врач Головко. Знает ли он, зачем делали уколы? Да, чтобы ничего не бояться.