Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Он всех знает. Он там родился и прожил жизнь. Он учился в школе.
— Вы правы.
— Теперь — главное. В Меховске есть отделение «Союза ветеранов — XX век».
— Афганцы?
— Нет, это сравнительно новая и любопытная организация. Она должна объединить ветеранов всех малых и больших войн.
— Это официальный союз?
— Совершенно официальный, лояльный, склоняющийся в сторону сильной власти, однако умеренно оппозиционный, но не по идеологическим соображениям, а потому, что опоздал к дележу привилегий и лицензий.
— Значит, водкой не торгуют?
— Ты у нас можешь создать фонд имени дедушки Крылова, добиться для него таких таможенных
— А почему этот союз вас заинтересовал?
— Потому что он — плод новой идеи. Его основатель Рустем Марков подумал о том, сколько ветеранов у нас остались бесхозными. Даже о ветеранах Куликовской битвы никто не радеет. Он сразу получил поддержку неутомимых дедушек, которые умеют и любят проникать в высокие кабинеты, позванивая иконостасами юбилейных медалей.
— Вы не любите Рустема Маркова?
— И все его окружение. И почетного председателя генерала Чулкова, и Порейку из Меховска.
— Меховск — его центр?
— При чем тут Меховск? У них даже в парламенте есть свои люди. Это тебе знать необязательно. Тем более что мы и сами пока что до корней не добрались — кто-то этот союз подкармливает, лелеет, но не афиширует свою заботу. Мои аналитики могли ошибиться, но большинство из исчезнувших людей состояли в этом союзе.
Миша включил видик, и мы стали смотреть кассету о городе Меховске — его сотрудники работали оперативно. Одноэтажный каменный вокзал, построенный при Александре III, — тогда, по-моему, и расцветала такая кирпичная архитектура. Потом пыльная улица — сплошные заборы, между которыми вставлены деревянные домики в три или четыре окна. Заборы плотные, высокие, ворота крепкие. Ближе к центру дома полукаменные и двухэтажные, главная улица — Советская, значит, местным демократам в свое время не удалось вернуть ей старое название: Николаевская или Екатерининская. В самом центре дома были двухэтажными, каменными, остались в наследство от купцов. Советская улица пересекала площадь, посреди которой стоял Гостиный двор. Он был невелик, но окружен галереей с дорическими пузатыми колоннами. На выложенной булыжником, а частично залитой асфальтом площади разместился также собор, недавно покрашенный, с вызолоченными крестами, трехэтажное — сборные плиты и стекло — государственное здание и другое, тоже в три этажа, но из красного кирпича — бывшая гимназия. Теперь, как пояснил Миша, там обитает сельхозтехникум. В прошлом году его переименовали было в сельхозакадемию, но область не утвердила нового статуса, может, потому, что в ней самой еще не было ни одной академии.
За скудным — видно, пленку снимали в начале лета, месяца два назад — рынком, где в тени крытых прилавков томились десятка два продавцов, темнел городской сквер — ну до чего же они все одинаковы, наши среднерусские городки! А там, за ручьем, Черемушки — четырехэтажные тоскливые дома и сама текстильная фабрика, тоже красного кирпича. Возле нее такие же красные корпуса — дореволюционные казармы для ткачей. В стороне по высокому берегу над Мологой тянется Гоголевская улица и пристань — дебаркадер, который давно пора бы покрасить.
С городком я познакомился. И узнал, что ресторан на первом этаже отеля «Молога» сразу за Гостиным двором зовется «Мологой», что там есть кафе «Синий ветер» и универмаг, — мы прокрутили кассеты еще два раза, хоть я все сразу запомнил. Но я не хотел огорчать Мишу, уверенного в том, что его агентам все надо показывать и объяснять трижды — видно, ему раньше с агентами не везло.
Я не спорил еще и потому, что с каждым
Полезные мне лица включали в себя хозяев лавочек и киосков на базарной площади, местного городского начальника, который поехал обедать на своей серой «Волге», лицо его шофера, а также лица двух милиционеров.
К тому же я был теперь уверен, что не заблужусь в Меховске ни днем ни ночью и знаю в нем почти каждый дом, — к счастью, оператор был дотошным и терпеливым.
— Теперь смотри на своих родственников — у меня есть их фотографии, но нет пленки, сам понимаешь — не посылать же человека, чтобы снимал в рабочем квартале. Послушай еще раз — что ты знаешь о любимом дяде Боре, покойнике, о живой еще тете Нине, его жене, о братишке Аркадии и его сожительнице Маргарите, что работает медсестрой в поликлинике.
Дядя на меня не произвел впечатления, тетя Нина показалась доброй, а брат Аркадий… У него было тонкое лицо горбуна и два стальных зуба спереди — за собой он не следил.
— Твой круг знакомых этим не ограничится. Честно говоря, сначала я решил было не показывать тебе физиономий тех людей, кого ты не знаешь и знать не должен.
— Ветеранов?
— Ты ведь не профессионал. Если знаешь лицо человека заранее, то можешь себя выдать.
— Но потом передумали?
— Передумал.
— Почему?
— Ты вроде бы умеешь собой владеть. Есть малый шанс, что кого-то из них случайно увидишь. По крайней мере будешь настороже.
Я видел, что дядя Миша ничего не может с собой поделать — этот «Союз ветеранов» настолько ему не нравился, что он забыл о презумпции невиновности.
Все фотографии были сделаны «Полароидом». Как удалось фотографу не только снять крупные планы, но и посадить героев в тюремные позы — фас — профиль, — ума не приложу.
Первый был человек средних лет, с оливковой кожей, черными редкими волосами, на макушке они пересекали лысину поперек в несколько рядов черных блестящих ленточек и проволочек. Глаза у этого человека были карими, под ними мешки — что-то с почками. Плечи оказались узкими — даже под пиджаком видно.
— Это Порейко, — сказал дядя Миша. Имени-отчества он не сообщил — видно, решил, что узнаю это при знакомстве.
Затем он положил передо мной две фотографии кудлатого брюнета с черной повязкой через левый глаз.
— Одноглазый Джо, — сказал он. — Правая рука и телохранитель Порейки. Воевал в Приднестровье или по крайней мере там побывал.
Наконец он показал мне фотографию самого генерала Матвея Семеновича Чулкова — его второй подбородок лежал на тугом воротнике, туда же спускались брылы, а вот глазки так затянуло свинячьим жиром, что их трудно было разглядеть. К сожалению, генерал был в фуражке, и потому растительность на голове я не рассмотрел.
Четвертым персонажем, которого мне дали лицезреть, был сам Рустем Марков, человек, судя по имени и фамилии, смешанного происхождения. Но внешность Марков унаследовал от кавказских предков: был он горбонос, черноглаз, с хорошо организованной курчавой прической, единственное, что подкачало, — подбородок. Подбородок убегал к кадыку. Такие подбородки бывали и у Габсбургов, и ничего — правили империей.
— Отдохни, просмотри еще раз кассету, вот семейный альбом, познакомься со своей мамой, бабушкой и так далее — там везде есть подписи. А я сейчас свяжусь с нашим человеком, который работает по Абхазии. У тебя должна быть непотопляемая «легенда».