Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Каждый раз, — сказал он, — каждый раз, как пополнение приходит, я удивляюсь — ну что за публика!
— А ты раньше не такой был?
— Я сознательно пошел, — ответил солдат.
— Они оклемаются и тоже вспомнят о сознательности, — уверенно сказал другой солдат.
Вот я и одет. Я не спешил и все равно оказался одним из первых.
И зря. Солдат сказал напарнику:
— Вот за этим, рыжим, приглядывай.
Я не рыжий. Может быть, меня можно назвать рыжеватым блондином, но сколько раз, особенно в детстве, меня звали рыжим, если рядом не оказывалось настоящих
Что-то им во мне не понравилось. Что-то они почувствовали. Ну что ж, надо будет относиться к себе построже, раз я туп, так уж тупее всех!
Но они не знают, что я на самом деле не помню, как меня зовут!!
Только через полчаса мы были готовы покинуть баню и выйти на улицу. Там было все так же сумрачно, пасмурно, прохладно.
Сарай без крыши — странное сооружение, в котором нас разместили, — назывался учебным центром. Учебкой.
Я еле сдержался, чтобы не спросить, куда девалась крыша, но, к счастью, нашелся кто-то другой сообразительный.
— А если дождик? — спросил и глупо усмехнулся.
— Значит, дождика не будет, — ответил солдат, который нас здесь размещал.
В этих брезентовых робах и штанах мы все стали заключенными, мы потеряли индивидуальность. Может, этого от нас и ждали.
На время нас оставили в покое.
Сначала нас накормили — в длинной комнате, тоже без крыши, поставили перед каждым по миске каши и куску хлеба. Я думал, что съел бы сейчас барана, но при виде такой скудной пищи вдруг понял, что потерял аппетит. Так что я стал есть так, как ели мои товарищи, — то есть механически двигал ложкой и, не морщась, глотал теплую безвкусную кашу.
Затем нас отвели в соседнюю комнату, где стояло десятка три коек.
— Занимайте какие хотите. Вас позовут, — сказал солдат и ушел.
Он ушел, и мы остались одни.
Я лег на койку.
Я смотрел, как надо мной бегут серые и сизые облака, и мне так захотелось, чтобы проглянуло голубое небо, ну хоть на минутку. Облака были такими, что в любой момент могло начать моросить — и хотелось прикрыться. Но прикрыться было нечем. На койке лежал тонкий поролоновый матрас. И поролоновая же подушка.
Я закрыл глаза, так лучше думалось. Благо мои спутники были немногословны и не шумели. Может, тоже старались думать.
Кто я? Почему я сюда попал? Как только я догадаюсь, кто они, — все станет на свои места.
Но ничего в голову не приходило. Я физически ощущал пустоту за лбом. А там у меня должны быть мозги, и они мне выданы для того, чтобы думать. Не зря же я здесь оказался…
Я открыл глаза. Все те же облака неслись надо мной.
А почему нет крыши? Пойдет дождь или снег, и все наши милые кроватки затопит. Почему они не боятся дождя? Наверное, в этом заключается принцип местной закалки.
На соседних койках лежали мои товарищи по несчастью. Некоторые спали,
Мысль о дожде будто нарочно поселилась во мне. Что мне дождь? Солдат спит — служба идет.
Начнем по порядку, решил я. Не кажется ли мне, что здесь имеет место непорядок? Я ведь должен знать две важные вещи — как меня зовут и зачем я сюда приехал.
А как меня зовут?
Господи, да больно же голове! Она не приспособлена думать!
Попробовать поспать?
Только я принял такое решение, как в нашу спальню ворвался тип в каске с невысоким гребнем, в кожаном костюме с металлическими пластинами на груди и в нечищеных сапогах. На плечах у него блестели чашки, а на рукавах были видны галунные нашивки.
Он сразу напомнил мне старшину моей роты…
Ага, уже воспоминание! Значит, когда-то где-то была рота и в ней старшина.
— Подъем! — крикнул старшина. — Выходи строиться!
И эти слова были понятны всем в комнате. Все мы вскочили и замерли у своих коек. Затем, оправив койки, побежали наружу.
Старшина дождался последнего и вышел за нами на вытоптанный плац.
— В одну шеренгу по росту стройсь! — приказал старшина, и мы послушно выстроились в шеренгу, чувствуя даже некоторое облегчение от того, что занимаемся разумным и понятным, более того — нужным делом.
Старшина прошел вдоль строя, веля кому-то подровнять носки, другому — убрать живот, третьему — застегнуть пуговицу.
Все ясно — мы в армии.
Но я-то при чем?
— Каски и оружие вам выдадут в подразделениях, — сообщил старшина. — На первое время мы проведем отбор по специальностям и выясним, кто из вас на что годится. Но учтите, обучение будет коротким — времени у нас мало — враг наступает на столицу нашей с вами родины, и каждый день промедления грозит неисчислимыми бедствиями. У каждого из вас в городе или в деревнях остались родные, остались сестры и невесты. Неужели вы хотите, чтобы их изнасиловали эти ублюдки?
И мы дружно и возмущенно закричали:
— Нет!
Хотя мне казалось, что я живу не здесь… но где я живу? И почему я все время вспоминаю какого-то Михаила Степановича?
— Сначала мы с вами… — начал было старшина, но тут справа подошел усатый человек во френче, тот самый незаметный человек, с которым мы здесь уже встречались.
— Все готовы? — спросил он.
Старшина вытянулся, но не ответил, как бы предлагая человеку во френче самому в этом убедиться.
Тот прошел мимо нас, заглядывая в глаза, стараясь сквозь них, как сквозь замочные скважины, заглянуть в душу.
Мне не хотелось, чтобы он заглядывал слишком глубоко, я смотрел на него и в то же время мимо глаз, на брови.
— Интересно, — сказал человек во френче и пошел дальше, как будто со мной ему было все ясно.
Он мне не понравился — и не потому, что был физически противен, — от него исходило чувство опасности. Он понимал нечто недоступное прочим здешним людям, и с ним надо было держаться настороже.
— Где же майор? — спросил он старшину. Старшина, также ничего не ответив, словно в его присутствии язык проглотил, побежал куда-то за угол нашей казармы.