Операция "Рагнарёк"

Журавлёв Андрей Юрьевич

Она обернулась вместе со всеми.

В школьные ворота неспешным шагом вступил белоснежный красавец с длинной волнистой гривой, перевитой серебристыми лентами. Войцех, в красном шитом золотом доломане и застегнутой серебряным медальоном шкуре барса, уложившего клыкастую голову, сверкающую янтарными глазами ему на плечо, легко спрыгнул с коня, привычным жестом срывая с головы увенчанный султаном кивер и укладывая его на изгиб локтя.

Мелисента, еле сдерживая себя, чтобы не кинуться бегом, подошла к нему. Остальные тоже сделали несколько шагов вперед, но вырваться из-за ее спины

не решились.

— Не окажет ли Принцесса мне честь позволить сопроводить ее на прогулку? – с поклоном произнес Войцех. Лицо его оставалось торжественно-серьезным, но в голубых глазах плясали бесовские искорки.

Ее чуть не сбила с ног волна первобытного страха. На дворе стоял белый день, и солнце золотило края свинцовых туч, расходившихся под напором весеннего ветра. Девушка осторожно вложила свою маленькую ладошку в протянутую руку и почти спокойным голосом ответила:

— С благодарностью приму ваше предложение, благородный рыцарь.

Войцех легким движением поднял ее и посадил на спину коня, аккуратно придержав разлетающуюся плиссированную юбочку, и вскочил в седло, обнимая ее одной рукой.

Конь медленным шагом двинулся вверх по улице.

За их спинами стояла гробовая тишина, даже дыхания бывших одноклассников Мелисенты не было слышно. Только мерный стук подков по асфальту.

Она боялась дышать. Золотые шнуры доломана больно впечатывались ей в спину сквозь тонкую шерсть жакета, но Мелисента только плотнее прижималась к его груди. За спиной уже были слышны отголоски разговоров, сбивчивые крики, шум. А над головой светлело небо от расходящихся туч.

Конь, свернув за угол, перешел на рысь. Ворвался в распахнутые двери фургона, немедленно захлопнувшиеся за их спинами. Темнота ослепила ее.

— Ты в порядке? – раздался обеспокоенный голос Делии.

— Лучше не бывает.

Даже в темноте она видела, нет, слышала его счастливую улыбку. Войцех снова соскочил с коня, снял с седла девушку. Делия включила свет, и он завел лошадь в стойло, устроенное внутри фургона, крепко привязав уздечку.

— Давай, прячься, — улыбнулась Делия, — я выхожу.

Они, наконец, остались вдвоем, и Мелисента дала волю страху, все еще владевшему ей, несмотря на благополучный исход. Ее маленькие кулачки забарабанили в его грудь.

— Ты псих! Ты сумасшедший Малкавианский безумный псих! Ты же…

— Тебе понравилось? – с улыбкой прошептал Войцех в самое ее ухо, крепко прижимая к себе.

— Очень.

Слезы в ее глазах были солоны, как море, но поцелуй слаще весеннего меда.

44. Уолл-Стрит, Манхэттен; Бруклин. Нью-Йорк. Фьялар

— Бурбон или скотч? – мистер Вандервейден поднялся из-за широкого письменного стола и направился к высокому шкафчику, в котором без труда угадывался бар.

— Айриш, если не затруднит, — Фьялар, почему-то, ни секунды не сомневался, что затруднений не будет.

— Tyrconnell Port Finish, — Картер продемонстрировал Фьялару две похожие бутылки, — какую выдержку предпочитаете мистер Бруниссон, мадера или порто?

— Порто, — наугад сказал Фьялар. Такими тонкостями он до сих пор не интересовался.

Пока хозяин кабинета разливал напиток, причем, по всем правилам вежливости не обделив и себя, Фьялар разглядывал просторный кабинет.

Добротная,

чуть старомодная мебель — тяжелый мореный дуб, строгие и четкие формы — вызывала невольное доверие, готовность положиться на безупречную репутацию и высокий профессионализм фирмы «Вандервейден и Краусс». Виктор Краусс, младший партнер и гуль Картера, был дневным прикрытием конторы, и имел только одну обязанность – вежливо отваживать любых случайных клиентов. Дела здесь вел исключительно Картер, причем брался только за самые сложные случаи, и только если клиент не мог себе позволить обратиться к кому-либо из его коллег, работающих в дневные часы.

Сам мистер Вандервейден впечатление на Фьялара производил двойственное. Молодой человек, на вид никак не старше тридцати двух-тридцати трех лет, с породистым лицом потомка первых голландских поселенцев Манхэттена и густой копной светлых пепельных волос на макушке, одетый по всем чопорным бизнес-канонам Уолл-Стрит, кому угодно мог показаться воплощением респектабельности, выдержки и уравновешенности. И, конечно же, здравого смысла. Но этот преуспевающий адвокат был по совместительству Примогеном Клана Малкавиан, а это означало, что он главный безумец среди безумных по определению вампиров. Впрочем, в чем состояло личное безумие Картера, Фьялару только предстояло выяснить. Равно как и то, зачем Примоген так настойчиво приглашал его в свою контору.

Долг за Тильду. Фьялар еще в тот день выразил уверенность в том, что отдавать долг придется именно ему, несмотря на то, что в событиях в Центральном парке он лично не участвовал. И, если учесть, что до Конклава оставалось всего пару дней, мистер Вандервейден, несомненно, торопился с взысканием этого долга.

Картер протянул Фьялару стакан и вернулся за стол. Гном откинулся в кожаном кресле, стоявшем напротив стола, пригубил виски, смакуя напиток. Вкус и вправду оказался великолепным, густым, мягким, обволакивающим. Кресло тоже было на редкость удобным, и Фьялар отметил про себя, что посетителей тут не пытались заставить почувствовать себя неловко, наоборот, их комфорт и некоторая расслабленность были на руку адвокату в тех случаях, когда дело оказывалось особенно щекотливым.

Картер отсалютовал гному бокалом, вежливо пригубил свою порцию, поставил на стол. И, к немалой неожиданности Фьялара, достал из верхнего ящика стола диктофон, поставив его между собой и гостем. Чуть помедлив, словно задумавшись, нажал кнопку записи.

— Понимаю ваше недоумение, мистер Бруниссон, — с улыбкой сказал Картер, — но я вынужден пользоваться этой мерой в наших общих интересах. Вы, наверняка, знаете, что кровь нашего Клана несет в себе некоторую… особенность, проявляющуюся различно у его членов. В моем случае – это досадные временные выпадения из реальности, незаметные окружающим. Проще сказать, в эти моменты я действую и говорю ничуть не менее разумно, чем обычно. Но, к моему глубокому сожалению, потом могу обнаружить, что десять минут или полчаса полностью выпали из моей памяти. Если вам покажется, что я позабыл нечто важное, уже обсужденное нами в процессе разговора, мы всегда можем вернуться и прослушать его еще раз. Я, разумеется, вручу вам кассету на память о нашей встрече. Можете не опасаться, что эта запись будет использована вам во вред, после обращения я придерживаюсь профессиональной этики не менее строго, чем при жизни.