Операция "Рагнарек"

Сословская Ольга Игоревна

Этот вопрос стоял в списке интересующих ее последствий операции так далеко, что она даже мысленно еще не успела до него добраться. Но раз уж Симокатта заговорил, то ответ ее заинтересовал.

– А я могу? – с любопытством спросила Рыжая.

– А собираешься? – в тон ей сказал Симокатта.

– Нет, - уверенно ответила Кэрол, - но… всякое случается.

– А что будет, если все-таки нарвешься? – не унимался Алексус. Ему явно доставляла удовольствие возможность безнаказанно влезть на ее личную территорию.

– Как что? –

пожала плечами Рыжая. – Аборт. Хотя для здоровья и вредно.

– А как же великое предназначение женщины? – трагическим голосом вопросил Алексус. – Материнские чувства, долг перед человечеством. Да вообще, человеколюбие и сострадание. Это же убийство!

– Ага, ага, - хмыкнула Кэрол, - знаешь же, что не проймет. Я уже убила столько вполне сформировавшихся людей, что скопление клеток эмоций не вызывает.

– Забавная точка зрения, - Симокатта кивнул в сторону Мелисенты, увлеченной работой, - а там тоже «скопление клеток»? Не забудь с Войцехом этим наблюдением поделиться.

Рыжая задумалась на полсекунды и покачала головой.

– Мелисента ждет ребенка, - уверенно ответила она, - и Войцех тоже. А у меня нет права решать за них, что это.

– И с какого же момента скопление клеток становится ребенком? – полюбопытствовал Алексус.

– С того, как его родители решили, что это ребенок, - пожала плечами Кэрол, - по-моему, это очевидно. И нечего делать из меня бессердечное чудовище, Алексус. Из того, что меня это не интересует, не следует, что я осуждаю или презираю тех, кто считает иначе.

– Бессердечное чудовище – это я? – улыбнулся Цимисх.

– Заметьте, не я это сказала, - рассмеялась Рыжая.

***

После операции Рыжая и Симокатта навестили лейтенанта в палате, но он еще спал. Приборы контроля мигали зеленым светом, сиделка читала книгу в удобном кресле.

– Завтра заходи, - сказала Аманда, заглянув в палату, - если ничего непредвиденного не случится, будить будем. Твое присутствие может пригодиться.

– Зайду, - кивнула Кэрол и направилась к выходу, но Аманда остановила ее.

– Там Войцех за женой приехал, с КПП звонил. А она спит. Скажи ему, пусть часа через два заглянет, не стоит ее будить.

– Что-то случилось? – спросила Рыжая.

– Все в порядке, - заверила ее миссис Чэнь, - просто переутомилась. Неудивительно, учитывая ее положение. Но, если бы была хоть малейшая вероятность, что у нее проблемы, я бы сказала.

– Верю, миссис Чэнь, - улыбнулась Кэролайн, - и Войцеху ваши слова передам.

Заверения Войцех принял, но вид у него все равно был несчастный, и Рыжая решила заглянуть к нему на эти пару часов, чтобы не оставлять наедине с тревожными мыслями.

Дома Войцех сварил ей кофе, сменил курсантскую форму на джинсы и голубой свитер, вместе с Кэрол проверил сибирскую почту – впечатляющих новостей не было, но все шло по плану, и это радовало.

– Хороший у тебя кофе, поручик. Ты и в 1812 году такой варил?

–

Нет, - покачал головой Войцех, - кофе не варил, только жженку. И рубашки не гладил. И белье мне денщик стирал. Вообще, всему полезному для жизни выучился уже после смерти.

– Ну, хоть пистолеты-то сам чистил?

– До сих пор чищу, - Войцех гордо вскинул голову, - по возвращении в Нью-Йорк могу предъявить. Вот коня, к сожалению, не имеется.

– А что, тоже сам? – заинтересовалась Рыжая.

– Не всегда, - признался Войцех, - долгое занятие. А у командира, сама знаешь, дел невпроворот. С интендантами война похлеще, чем с французами бывала, особенно, пока еще в Гродненском служил. У Лютцова, конечно, тоже реквизициями иногда перебивались, но полегче было.

– У Лютцова? – недоуменно спросила Кэрол. – А «барс» с чего тогда?

– В барсах я корнетом щеголял, - усмехнулся Шемет, - еще в Лейб-Гусарах. А двенадцатый год уже в Гродненском встретил. Мы к Бородино не попали, в историю не вошли. Но под Клястицами крепко Удино всыпали. А Полоцк я уже поручиком брал.

– А у Лютцова как оказался?

– Долгая история, - махнул рукой Войцех, - но под командование Кутузова возвращаться не хотелось, а подданство у меня было прусское, вот и пошел в «Черную Стаю». С ней и до Парижа дошел.

Войцех помрачнел, глаза затуманились болью.

– Черный мундир я не ношу.

– Потому что он настоящий?

Войцех кивнул, встал с дивана и, сняв с полки, протянул Рыжей широкую массивную трубку с прокушенным мундштуком.

– Вот.

– Не графская, - кивнула Рыжая, разглядывая непримечательный предмет, - но в антикварном, наверное, за нее дорого бы дали.

– Даже не представляешь, сколько, - рассмеялся Войцех, - если бы, конечно, удалось доказать, что мне ее Блюхер подарил. Но для меня она, сама понимаешь, бесценна.

– А за что подарил? – Рыжая вернула трубку владельцу, проводив уважительным взглядом.

– За Лейпциг, - Войцех достал из ящика стола кисет и принялся набивать трубку, плотно уминая табак привычными движениями, - я там в курьеры к фельдмаршалу попал, случайно. А потом еще под Ватерлоо, но там уж он меня помнил. Эх, славное было время.

– Три кампании, - подытожила Рыжая, - сколько же тебе было лет?

– В первой – двадцать, - вздохнул Войцех, - говорят, плох тот гусар, что доживет до тридцати. Мне семи лет не хватило. И два века «лишних» получилось. Но о летчиках ничего такого нет, так что, будем надеяться, что пилот из меня неплохой.

– Отличный пилот, - тепло улыбнулась Рыжая.

Она замолчала, отпивая маленькими глотками горячий крепкий кофе.

Все это время Кэрол не оставляло чувство, что она сегодня узнала что-то важное. Что-то такое, чем следовало поделиться с Шеметом. Разговор зашел о Крисе, и тут она сообразила, в чем дело. Слова Симокатты о том, что генетические изменения передаются по наследству.