Операция «Турнир». Записки чернорабочего разведки
Шрифт:
Наших судостроителей интересовало создание судна оптимального водоизмещения с точки зрения безопасного движения по реке и морю. И оно было создано — в 2000 тонн. В конце шестидесятых и начале семидесятых такие суда в России и Европе стали нормой. Но усовершенствование продолжалось. Вот это и предстояло мне осветить, коли оказался в стране с отличными судостроительными традициями.
Один из специалистов фирмы увлекался историей мирового судостроения и оказался моим гостем в павильоне СССР на «Экспо». Франко-канадец «Бимс» отличался живым и темпераментным характером. Его страсть к пополнению коллекции о судах всех стран мира не знала границ.
На фоне таких взаимоотношений «Бимс» подбирал для меня открытые и не очень материалы. Они были фирменного распространения и принадлежали крупным судостроительным компаниям Канады и США, а из европейских — Англии, ФРГ, Италии и восточных — Японии.
Собранное мною досье в несколько сот страниц освещало тенденции развития судостроения этих стран, характер новых его направлений. Тут были мнения экспертов мирового класса, оценки финансовых специалистов, политиков в области деятельности крупнейших мировых судовладельческих компаний, прогнозы банков и судостроителей на годы вперед, мировое мнение в области судостроения и эксплуатации судов.
Из более конкретных вещей — чертежи компоновки двигательных систем в кормовой части судов различного водоизмещения. Из специфичной тематики — новинки в области строительства судов на подводных крыльях, применяемых канадской пограничной службой в качестве патрульных на побережьях Атлантического и Тихого океанов. Материалы по военной тематике исходили из исследовательских центров министерства обороны Канады. Были ли они весьма секретные или нет, трудно судить, но интерес для наших судостроителей все это досье представило.
В сборе информации по морской тематике помог мне и мой новый друг — Джеффри. Специализируясь на переработке пластмасс, он подготовил для меня объемный материал по изготовлению изделий из стеклопластика, в том числе корпусов судов и емкостей большого диаметра.
Тема стеклопластика была приоритетной для создателей авиакосмических изделий, так как этот материал вплотную приближал конструкторов к композитным материалам — заменителям металлических деталей и узлов. Например, будущий «Шаттл» — космический корабль многоразового использования — на 10–15 процентов состоял из композитных материалов, значительно облегчая конструкцию.
Стеклопластики оказались интересными и с другой стороны — создания легких, но высокоэффективных бронежилетов.
Однажды у стенда «Нефть и химия» в нашем павильоне появилась любопытная личность — изобретатель специальных тканей. По договоренности с моим «помощником» на этом стенде, такого рода посетители направлялись ко мне, в кабинет коммерческого представителя.
Формально советская сторона не имела права вести коммерческую работу в павильоне, и наша коммерческая секция при Советском павильоне на «Экспо-67» располагалась в центре Монреаля в здании Плас Виктория. Но, посещая павильон, люди искали возможности установить с советской стороной и деловые контакты. Так появился кабинет коммерческого представителя, в котором мы поочередно дежурили.
«Важан» — выходец из Чехословакии, оказался один на нашей грешной Земле. Война отняла у него всех родных — они погибли в гитлеровских концлагерях.
Людей такого склада ума я уважал, завидовал им и любил с ними общаться. Я подметил одну их особенность — желание найти собеседника, умеющего слушать. С годами «умение слушать» стало моим профессиональным инструментом в общении с нужными людьми. Я научился не только слушать, но и управлять беседой, ставя профессионально грамотные вопросы из той области науки и техники, с которой часто не был знаком. Здесь срабатывал «фактор интуиции», подспорьем которому была смесь обширных знаний из различных направлений научно-технической мысли, инженерная подготовка и жизненный опыт общения с авиацией, военно-морской техникой и вооружением, химическими отраслями.
За годы учебы в военно-морском училище я проникал в тайны металлургического процесса на заводах, наблюдал производство артиллерийских вооружений и изготовление снарядов, порохов и взрывчатых веществ к ним, был знаком с различными системами наведения на цель и взрывателями к боеприпасам. И все это для военных кораблей и береговой обороны. Я получил знания по смежным вооружениям: ракетной технике (в училище был один из «фау», которым немцы обстреливали Лондон), минно-торпедному оборудованию. И, конечно, по специфическому оружию массового поражения: атомному, химическому, бактериологическому. Зная основы этого оружия, мы разбирались и в системах защиты от него.
Такая «универсальность» знаний — огромное подспорье в работе разведчика, тем более по НТР.
«Важан» не мог жить спокойно, пока существует угроза возрождения «коричневой чумы», унесшей в годы войны все его еврейское семейство.
— Анатолий, неонацизм недооценивают. И вы, советские, тоже. Придет время, и в вашей стране появятся молодые сторонники Гитлера.
— Только не в нашей. Мы помним войну…
Я спорил с «Важаном», но жизнь очень скоро дала мне понять, что моя страна так же мало защищена от неонацистских проявлений, как и любая в Европе и вне ее. «Важан» был прав: «чума» бродит по миру.
— Ваша коммунистическая партия, — говорил он, — может кому-то нравиться или нет, но она сделала главное — организовала победу над Гитлером.
И мы чокались легким рейнским вином — другого «Важан» не признавал.
— В моем окружении есть политики и банкиры, бизнесмены и специалисты, но часто они упрощают угрозу неонацизма.
— Конечно, Жан, — высказывался и я, — самоуспокоение Запада и желание натравить Гитлера на СССР стоило жизни пятидесяти миллионам.
— В твоем лице я благодарю твой народ за защиту людей нашей маленькой Земли от фашизма…