Операция «Тюбетейка»
Шрифт:
— А мама сказала, — ехидно возразила она, — что этих лошадей повезли на бойню.
— На бойню? — удивился жеребёнок, и его сияющие глаза затуманились.
— Да, на бойню, — повторила тёлка. — И ещё сказала, что скоро всех лошадей туда свезут.
— Не ври! — возмутился жеребёнок.
— Мама сказала, — безжалостно продолжала тёлка, — что от вас, лошадей, нынче никакого проку, никому вы не нужны, сказала мама, и поэтому вас отправляют на бойню. Она ещё сказала, что лошадей вытеснили автомобили и тракторы, а нас, коров, это мама так сказала, никто не вытеснит, потому что мы даём молоко, а вы, лошади, ничего хорошего не даёте и уже не дадите, только
Жеребёнок просто онемел — так ошеломили его слова подружки.
— И поэтому мама не велела мне даже смотреть на тебя! — закончила тёлка и, гордо задрав маленькие рожки, степенно зашагала к стаду, оставив жеребёнка обиженным и униженным.
— Врушка врал, врушка врал, он с три короба наврал, по мосту враньё повёз — провалился, не довёз! — придя наконец в себя, закричал жеребёнок вслед тёлке, однако она даже обернуться не соизволила.
«Врушка врал…» — повторил про себя жеребёнок, однако его чистое и доверчивое сердечко замутилось, он, подбежав к матери, ткнулся мордой в её тёплый бок, ища утешения.
— Мам, а мам, правду говорят, что от нас, лошадей, никакого проку и что нас трактора и автомобили вытеснили? — тихо спросил он, надеясь, что мать только посмеётся в ответ.
Однако кобыла грустно покачала головой и сказала:
— Да, это правда.
— А как же та большая машина с решётчатыми высокими бортами, — снова спросил жеребёнок, — неужели она правда везла лошадей на бойню?
— Кто это тебе сказал? — насторожилась мать.
— Бурая тёлка. И ещё она говорит, — всхлипнул жеребёнок, — что от меня тоже никакого проку, поэтому она больше не будет со мной дружить.
Кобыла с тревогой и любовью посмотрела на своего длинноногого сыночка, перед которым так неожиданно открылась мучительная правда жизни.
А когда они вернулись в конюшню, кобыла всю ночь напролёт рассказывала сыну о славном прошлом лошадей, вспоминала такие необыкновенные, удивительные истории, героями которых были его предки, что на следующее утро жеребёнок, снова весело подпрыгивая, побежал к коровьему стаду и до тех пор носился возле него пока спесивая тёлка не подошла.
— А моя мама сказала, — как горохом начал сыпать жеребёнок, — что у нас, лошадей, такое замечательное прошлое, какого ни у одной коровы никогда не было и не будет! Мама сказала, что мы участвовали в сражениях и окровавленные падали на поле брани, что мчались быстрее ветра, неся всадника с победной вестью! И ещё мама сказала, что мы были самым дорогим подарком для королей и самой большой надеждой для пахаря! И ещё мама сказала, что у нас на шее звенели колокольчики и сафьяновые сёдла для нас вышивали золотом и что, спасая съёжившихся от страха людей, мы уносили их от голодных волчьих стай… И даже теперь, говорила мама, рысаки участвуют в состязаниях, и весь мир им аплодирует! И ещё она сказала, — захлёбываясь словами, продолжал жеребёнок, — что вы, коровы, ленивые и толстопузые, только и умеете — жевать да мычать, и позволяете себя доить, и нет у вас никакой интересной истории, вот!
С минуту бурая тёлка стояла как оглушённая, пытаясь переварить всё, что услышала. А придя в себя, выпалила:
— Ах так! Ну смотри! Всё-всё расскажу маме, что ты тут на нас наплёл: и что мы толстопузые, и что ленивые, и что только одно и умеем — мычать да жвачку жевать. Мама быку пожалуется, и он тебя — рогами в бок! Будешь знать.
— Ябеда! — с презрением кинул ей жеребёнок.
Помолчав, тёлка добавила:
— Каким бы ни было ваше прошлое, всё равно вас вытеснили машины, а нас
Жеребёнок не знал, что ответить, только с досады рыл копытом землю и бил себя по бокам хвостишком.
А тёлка вернулась в стадо, прижалась к боку матери-коровы и издали, не прекращая жевать, косилась на жеребёнка.
Постояв возле стада, жеребёнок задумчиво побрёл к матери. Тёлкины слова больно задели его. Что ни думай, как ни сердись, однако была в них крупица правды. Ведь и в самом деле они, лошади, ни разу не оказали сопротивления тракторам и автомобилям. Что с того, что его мама с презрением отворачивается от катящихся машин — ведь машинам от этого ни жарко ни холодно.
И его юное сердечко сдавило тяжким обручем: жеребёнок почувствовал себя ответственным за честь всех лошадей. Он даже не пожаловался матери на то, как вновь обидела его тёлка: понял уже, что есть вопросы, которые следует решать самому. Совсем другими глазами смотрел он теперь на шоссе, на нескончаемую вереницу автомобилей, и думал при этом о чём-то своём. И однажды вдруг решительно поскакал в сторону широкой асфальтовой ленты.
— Ты куда? — попыталась удержать его мама. — Там опасно, сейчас же назад!
Но жеребёнок притворился, что не слышит её зова. Перепрыгнув через кювет, он замер на обочине и, чего-то ожидая, начал внимательно следить за проезжающими мимо машинами. Ждал долго — до тех пор, пока вдалеке не показался король всех автомобилей — огромный серебристый холодильник. Когда машина подъехала совсем близко, жеребёнок внезапно выскочил на проезжую часть и, широко расставив ножки, гордо выпятил грудь навстречу серебристому великану.
Водитель, заметив неизвестно откуда взявшегося жеребёнка, который не только преградил путь машине, но, казалось, готов броситься на неё, — растерялся, слишком резко затормозил, слишком круто вывернул руль, и машину занесло, она съехала в кювет и с грохотом перевернулась.
Какое-то время ещё вращались огромные спаренные колёса, а когда они перестали крутиться, наступила странная, жуткая тишина. Кобыла окаменела от ужаса, а пасшееся на своём лугу коровье стадо даже траву перестало щипать. Сам бурый бык, выпучив глаза, смотрел на перевёрнутую машину, которая издали была похожа на снесённый ураганом сенной сарай.
А жеребёнок всё ещё стоял на шоссе, упираясь всеми четырьмя копытами в твёрдый асфальт, только теперь ножки его дрожали, как заячий хвостик. Он беспрерывно моргал, не в силах поверить тому, что натворил. Долго ещё стоял бы жеребёнок на шоссе и смотрел на поверженного гиганта, если бы не другие автомашины, которые одна за другой тормозили у места аварии. Поняв, что пора уносить ноги, жеребёнок поскакал обратно на луг и прижался к маме.
Они оба молча наблюдали, как люди с трудом открыли дверцу кабины перевернувшегося серебристого великана и оттуда выбрался водитель. Даже здесь, на лугу, были слышны его сердитые крики. Он ругательски ругал всех лошадей — жеребцов, кобыл, жеребят. Накричавшись, водитель стал озираться по сторонам в поисках виновника аварии, а заметив его, схватил палку и устремился на луг.
— Несись прочь во все лопатки! Беги! — подтолкнула жеребёнка мать, и он помчался что было сил.