Операция «Вурдалак»
Шрифт:
— Та-ак, — протянул через минуту Валентин и по чесал кончик носа. — Кажется, начинается всеобщий мор.
— Во-во, — подхватил не вступавший до этого в разговор Крупицын, также уткнувшись в газету. — Как бы нам тоже не попасть в список избранных.
— Тьфу, типун тебе на язык.
Вересов переплюнул через левое плечо и добросовестно постучал костяшками пальцев по столу.
— Жди звонка от шефа. Но почему он не сделал этого еще вчера? Ведь наверняка узнал одним из первых.
Корнеев пожал плечами. Ему все это тоже не нравилась. Вдело явно стали вмешиваться сильные мира сего, а значит — жди беды.
Ни Корнеев, ни его группа не знали, что в это самое время полковник Шаров проводил обыск в загородном
Полковник ГРУ Алексей Николаевич Дорожкин сидел в личных «Жигулях» и ждал, когда появится разрабатываемый объект — профессор Никифоров. На другой стороне дороги, чуть наискосок, стояла черная «Волга», в салоне которой сидели два офицера КГБ.
Вот уже третью неделю Дорожкин, как и гэбисты, был тенью и Никифорова, и Богомолова.
Ожидая своего подопечного, Алексей невольно задумался о своей судьбе. В Союз он вернулся полтора года назад, пять лет проработав за границей. Последние полгода он был в Анголе. Там-то его и нашел родной отец, которого все считали погибшим в первые дни Великой Отечественной войны. Нельзя сказать, что встреча с отцом была радостной, скорее, наоборот. Алексей совсем не знал его, так как родился через восемь месяцев после того, как тот ушел на фронт. Но сам отец владел практически полной информацией о сыне и оставшейся в СССР жене.
Рассказ отца о своей судьбе поразил даже Дорожкина-младшего, хотя казалось, что его трудно чем бы то ни было удивить. Будучи в ополчении, отец в первом же бою под Москвой попал в плен к немцам. Из обычного концлагеря судьба кинула Николая Дорожкина в лабораторию доктора Карла-Хайнса фон Дока, занимавшегося исследованиями в области психиатрии и пытавшегося создать совершенного биоробота. Естественно, что поначалу Дорожкина планировали использовать в качестве подопытного материала. Но Николай сам был ученым и до войны также занимался подобными проблемами. Правда, в отличие от немецкого коллеги Дорожкина так и не успели заметить и по достоинству оценить, а соответственно — и вовремя засекретить в сталинских лагерях.
Владея немецким, Николай быстро нашел общий язык с фон Доком. Расточительность никогда не была свойственна немцам. Они быстро поняли, насколько полезным может оказаться этот подающий большие надежды русский парень. Ему предложили сотрудничество на прекрасных условиях, и так как Дорожкин не отличался особым патриотизмом — он полагал, что для настоящей науки нет ни границ, ни Родины, — то, не раздумывая, согласился.
Через два года Николай сумел, во-первых, неопровержимо доказать свое чистокровное арийское происхождение по материнской линии, убедив руководство, что его дедушка и бабушка — выходцы из знатного немецкого рода, расстрелянного в восемнадцатом году большевиками. Во-вторых, он научно обосновал собственное новое направление в создании программируемых биороботов.
За большой вклад в немецкую науку он заслужил личную благодарность фюрера, а также получил и собственную лабораторию, и людей, и ассигнования. К этому времени во всех документах Третьего Рейха он уже значился как доктор Фридрих фон Штайн. Русский солдат Николай Дорожкин пропал без вести под Москвой.
Лаборатория доктора фон Штайна располагалась в бункере «Вервольфа», где уже задолго до появления ученого работали немецкие экстрасенсы из Первого отдела РСХА. Разработанный ими газ с добавками редкоземельных и радиоактивных элементов изменял генотип, а затем и фенотип подопытных. Фашистские зомби обладали невероятной живучестью, хорошо видели в темноте и были всеядны.
Как затем показали архивные документы, именно эти
Советская Армия наступала, и немцам пришлось взорвать бункер. Научная лаборатория переехала на африканский континент и плодотворно работала по сей день [13] .
Где находилась лаборатория, отец так и не сказал сыну, но уверял, что тот не пожалеет, если согласится сотрудничать. Каким образом Дорожкин фон Штайн так быстро уговорил его работать на себя, Алексей до сих пор не мог понять. Это было словно наваждение, но впоследствии он не жалел об этом. Уже тогда Дорожкин-младший понял, что не хочет возвращаться в Союз, не желает поклоняться коммунистическим идолам. Внешне он был очень похож на отца. Но если для Дорожкина-старшего научная деятельность стала символом его существования и занимала в жизни главенствующее место, то для младшего всегда был только один бог — деньги, на которые он мог бы купить все, вплоть до личной свободы. Во всяком случае, он в это верил.
13
Имеется в виду время, описываемое в романе — 1975 — 1985 гг.
Алексей помог отцу получить секретную информацию о новых советских вирусах, проходящих испытания в Африке. После этого, для своих коллег в ГРУ, Дорожкин-младший должен был покинуть этот бренный мир. Но спектакль в Луанде неожиданно сорвал агент, оказавшийся слишком умным. Вскоре после африканского провала в 1976 году Дорожкина срочно отозвали в Москву и после долгой и нудной проверки сделали одним из номенклатурных работников разведуправления.
Для Алексея наступили черные дни. Кто пожил за границей хотя бы полгода, тот очень долго не может привыкнуть к жизни в Союзе. Причем неважно, где ты был — на диком Востоке или цивилизованном Западе, разница лишь в полярности переживаний, но не в их остроте. Подобный синдром наблюдается практически у всех дипломатов, членов их семей, разведчиков, военных советников, а также других служащих посольств или представительств. Они, как никто другой, знают про ностальгию по родине. Да, они с удовольствием приезжают в Россию, но лишь на некоторое время, чтобы, вдохнув забытый воздух отечества, поскорее вернуться назад. И хотя там тоже хватает проблем, но почему-то выбирают именно их, а не свои доморощенные.
Отношения с родными у Дорожкина тоже не складывались. Жена, героически терпевшая разлуку с мужем в течение целого года, в конце концов сорвалась в крутой вираж, да так сильно, что возвращение любимого и единственного было уже не в радость. Полковник не стал устраивать сцен и уж тем более разводиться, что крайне негативно отразилось бы на его карьере. Он предоставил жене полную свободу и переехал к матери, которая была уже при смерти. Мать не заставила себя долго ждать и через два месяца по возвращении сына из пятилетней командировки оставила его одного.
Но одиночество продлилось недолго. Очередную весточку от отца сын получил в конце апреля. Тот умолял помочь ему в одном деле здесь, в Союзе, и затем ждал сына с распростертыми объятиями и миллионами долларов там — в свободном мире, из которого Дорожкину-младшему так не хотелось уезжать.
Так получилось, что интересы отца совпали с интересами руководства его сына — полковника ГРУ.
…Появление Никифорова оторвало его от воспоминаний. Он сильно провел по лицу руками и встряхнулся. Гэбисты тоже навострились и первыми поехали за «Жигулями» профессора. Как и во все предыдущие дни, прямо из института Никифоров направлялся на дачу.