Оперативный псевдоним
Шрифт:
Бах! Пот заливал глаза, но вытирать его некогда, промах можно компенсировать вторым выстрелом, если успеешь и если не всадишь добавочный заряд в заложника. Обостренное чутье подсказывало Максу результаты стрельбы.
Бах! Бах! Промах... Бах! Бах! Бах! Хорошо... Бах! Бах! Бах! Зацепил кого нельзя... Бах! Бах! Оба в цель. Бах! Бах! Бах! Не понял... Все? Нет!
Бах! Бах!
Затвор заклинило в заднем положении, но цели больше не появлялись, и свет, ворвавшийся в открытую дверь, стал сигналом окончания упражнения.
Наступила такая тишина, что Максу показалось, будто он оглох, но звонкий обычно щелчок затворной
Сейчас Макс не думал о загадке четвертого сектора, он превратился в снаряд, целеустремленно мчащийся к цели и не имеющий возможности изменить траекторию. Но за следующей дверью ничто не напоминало учебно-тренировочные помещения – обычная жилая комната: платяной шкаф, диван, на который небрежно брошена фуражка с васильковым «комитетским» околышем, стол с дымящейся чашечкой кофе, развернутый задом телевизор со снятой крышкой, во внутренностях которого, мурлыча что-то себе под нос, ковырялся самый настоящий человек. В спортивном костюме и тапочках.
Вначале Макс зацепился за фуражку, потом за кофе, потом за ремонтирующего телевизор человека. Каждая зацепка тормозила убийственный снаряд.
Он перепутал помещения! Тир и полигоны, учебные сектора выглядят совсем не так! Это общежитие обслуги! Перед ним даже не списанный обществом смертник, а ни в чем не виновный военнослужащий, причем свой, сотрудник Системы, какой-нибудь прапорщик Иванов с выслугой в пятнадцать лет! Надо срочно бежать дальше, искать настоящий четвертый сектор! Но почему он не поворачивается на шум?
– "Наматывая мили на кардан, я еду параллельно проводам..." – разобрал он монотонное мурлыканье.
Психологи полигона перестарались. Макс шевельнул кистью, и нож сам изменил положение: если раньше клинок смотрел вперед, то теперь развернулся острием к локтю, для удара с замахом. Скользящий шаг, второй, рука взлетает вверх и падает вниз, блестящая сталь входит под левую лопатку, тело напрягается и обрушивается вперед, сбивая с тумбочки рассроченный телевизор, что-то теплое брызжет на руку, он рывком выдергивает нож, лезвие уже не блестит, из раны толчками выбивается кровь, тяжелый агональный вздох... Макса замутило, и он выбежал наружу. Кукла действительно чертовски походила на человека!
Измученная физическая оболочка Макса Карданова, забыв про усталость, огромными прыжками неслась по коридору к выходу, душа омертвела, а сознание отключилось, но заметило вывеску на грубой железной двери: «4-й сектор». Макс будто получил пулю под дых и чуть не упал. Значит, все же ошибка! В руке он сжимал окровавленный нож, на ладони тоже потеки крови... Вроде бы жидкая, ненастоящая, но сейчас показалось – обычная, человеческая... Неужели... Но несколько минут назад вывески не было, он должен был свернуть в третью дверь справа и туда свернул! И не бывает таких совпадений, чтобы он перепутал дверь, попал в жилую комнату и находящийся там человек напевал дурацкую песенку, привязавшуюся к нему несколько лет назад и обусловившую армейскую кличку, а впоследствии оперативный псевдоним! Такого
Подобрав в углу кусок грязной ветоши, он вытер руки, протер нож и спрятал его в ножны, после чего спокойно вышел на белый свет. Его сильно качало.
– Слушай, Карданов, ты что, совсем охерел! – заорал выбежавший навстречу разъяренный Бизон. Сердце Макса покатилось куда-то вниз. «Все, трибунал!» – Ты Косте Белову локтем челюсть выбил!
– Сказали же – в полную силу, как в настоящем бою... – промямлил он.
– Мало ли что сказали! Сам должен соображать, – Бизон немного успокоился. И уже другим тоном добавил:
– А зачем ты нашего техника зарезал?
У Макса словно камень с души свалился.
– Пусть не попадается под руку!
Бизон пристально смотрел на него, уголки губ подергивались все сильнее, наконец он расхохотался и обнял курсанта за плечи.
– Ну ты зверь! Так еще никто не отвечал! – И, понизив голос, добавил:
– По песне догадался?
Макс сделал удивленное лицо.
– По какой песне?
– Ладно! – Инструктор сильно хлопнул его по спине. – Я нарочно ее поставил. Подсказка. Ты бы никогда не ударил!
– Не понимаю, товарищ майор!
Бизон перестал улыбаться.
– Почистить и смазать оружие, отчитаться за патроны, привести себя в надлежащий вид и убыть на базу номер два!
– Есть, товарищ майор! – четко, как и положено, ответил Карданов.
Подмосковье, 20 октября 1986 года. База №2 Высшей школы КГБ СССР.
Из пятнадцати экзаменующихся восемь не прошли четвертый сектор. Еще двое прошли, но впали в истерику у ложной таблички при выходе. Всех десятерых перевели на профиль, не связанный с диверсионно-боевыми действиями. Один хотя и выдержал испытание, не захотел продолжать учебу и подал рапорт на увольнение.
С оставшимися руководство школы провело индивидуальные беседы. Точнее, парные беседы, потому что вызывали по двое.
– Вы прошли полный теоретический курс, всестороннюю практическую подготовку, успешно выдержали тестирование и контрольные испытания, – веско говорил генерал-лейтенант Бутко. Начальник школы выглядел гражданским человеком, форму он надевал только по большим праздникам, но курсанты знали, что почти всю жизнь он провел за кордоном, работая по линии нелегальной разведки. И, несмотря на молодость, понимали, что это значит. – Сейчас в инстанциях, – начальник многозначительно поднял палец, а его замы понимающе кивнули, – в самых высоких инстанциях рассматривается предложение КГБ СССР о создании нового подразделения. Точнее, о воссоздании необоснованно и преждевременно упраздненного подразделения, существовавшего еще в системе НКВД СССР.
У Бутко было вытянутое костлявое лицо с выдающимися скулами и болезненно запавшими глазами, на правой щеке торчала довольно большая бородавка, о которую постоянно цеплялся взгляд Карданова. Ходили упорные слухи, что начальник «на вылете» и замполит с замом по учебной работе ведут подковерную борьбу за еще не освободившееся кресло.
– Вы слышали что-нибудь о подразделении "Л"? – спросил Бутко.
– Никак нет! – рявкнул Гена Прудков. В последнее время его постоянно ставили в пару к Карданову и даже поселили в одной комнате.