Оперативный рейд
Шрифт:
— И лыжи, — сказал он нахально.
— Лыжи потом. Они нам еще нужны. Так, готовы? Сима остается за старшего. Пошли. Веди нас, Петрович.
— И то, — сказал Колька, деловито и трепетно вешая автомат на шею. — Морозов, небось, уже заждался.
Шли ходко, даже жарко стало. Петрович сноровисто шаркал лыжами. И держался все время впереди. Хотя нужды в том не было — лыжня и так вела куда нужно.
— Слышь, Петрович, — спросил Дубиняк, — ты ж пацан совсем, не боязно тебе воевать?
Колька не обиделся, ответил просто:
—
«Это верно, — подумал Сосновский, — когда в сердце ненависть, страху в нем места нет».
Шли в основном лесом, в мирной тишине. Только птичка свистнет, веточка хрустнет да дятел простучит. А вот небо над головой было беспокойное, военное. То разведчик плавно и почти беззвучно проплывет в недосягаемой вышине, то стремительно схватятся меж собой истребители, то с густым гулом, напористо пройдет звено бомбардировщиков, и тогда дробно застучат зенитки, вспыхнут в синем небе курчавые облачка частых разрывов.
…Вышли на край леса. Распахнулось, сверкая под солнцем, до рези в глазах ослепительно белое поле. Чистое, ровное, лишь торчат кое-где тонкие былинки, покачивает их легкий приземистый ветерок.
— Не опасно по открытому идти? — спросил Сосновский.
— Не, немец тут больше не бывает. Ему тут больше делать нечего. Вон там она, наша Липовка, была. — Колька показал лыжной палкой вдаль. — Скоро видать будет.
Вскоре миновали они Липовку. Колька в ее сторону не смотрел. А что смотреть? Закопченные печные трубы да обгоревшие до стволов липы, что цвели когда-то возле каждого дома. Да, немцу тут больше делать нечего… Не остается в сердце места для страха. Если оно полно ненавистью.
ПАРТИЗАНСКИЙ ЛАГЕРЬ
Командирская землянка ладно обустроена, теплая. Попахивающая домовитым дымком от железной печки и чуть смолистым духом свежих бревенчатых стен.
За отдернутой пестрой занавеской — нары, в изголовье которых висит автомат, рядом портрет Сталина, вырезанный из газеты, в красивой рамочке из веток.
Командир отряда — Морозов, председатель колхоза в недалеком прошлом, а пожалуй, и в настоящем. В гимнастерке поверх грубого свитера, в валенках, обтянутых по подошве красной автомобильной резиной. «Дед Матвей, наверное, валенки ладил», — почему-то подумалось Сосновскому.
Он лаконично, но уклончиво объяснил Морозову поставленную группе задачу:
— В общем, надо нам нашего товарища выручить и в штаб доставить.
— От! Я ж ему толковал: не ходи ты, парень, туда. А он… — Морозов махнул рукой. — Отчаянный. Говорит, связь нужна, сведения у меня важные. Чем же вам помочь, ребятки? Сейчас, сейчас! Катька! — Он подошел к двери, приоткрыл ее: — Катерина!
Вошла девушка, с интересом оглядела прибывших. Кочетов подмигнул ей, она показала ему язык. А Сосновский прищурился, напрягая память оперативника: явно показалось, что эту девушку он уже где-то видел. Озорные глаза, чуть скуластенькая, чуть курносенькая, насмешливые губы…
— Катерина, сообрази, чем угостить дорогих товарищей.
— Бараниной с кашей, — подсказал балагур
— Все-то вы знаете, — щедро улыбнулась ему Катя.
— Служба такая, разведка.
— Катька моя тоже разведка, — похвалился Морозов. — Как и Колька.
— Колька? — удивился Сосновский. — Петрович? Он и Катя ваши дети?
— Мои, — гордо кивнул отец. — Они у меня похожие, особенно характерами.
— Развели семейственность, — вставил Кочетов. — Всю родню в отряд собрали. Да все при должностях.
— Оно так и есть. У нас всей деревне одна фамилия — Морозовы.
— Так вот, Морозов-старший, — напомнил Сосновский, — мы должны решить…
— Вот покушайте — и все решим.
Да, у нас так. Отродясь так: когда бы кто бы в дом ни пришел — сперва за стол сажают. Не спрашивая, сыт ты или голоден.
Правда, новости за столом послушать не откажутся.
— Вы газеток свежих не завезли, а? — с надеждой просил Морозов.
Сосновский достал из кармана несколько туго свернутых экземпляров спецвыпуска «Московских известий» для жителей оккупированных районов.
— Оно и хорошо. Вы кушайте, кушайте, а я пока почитаю.
После баранины с кашей Катя убрала со стола посуду, а Морозов, оторвавшись от газет, разложил карту, пришлепнул ладонью.
— Вот оно, это самое Михалево. Поселок небольшой. Катерина, Катька, зайди обратно, подсказывать будешь. — Пояснил: — Она лучше меня Михалево знает. Вот садись рядом с разведкой.
— А приставать станет?
— Гранатой в лоб, — посоветовал Сосновский.
— Это верно, — вздохнул Кочетов. — Один хороший совет лучше трех плохих.
— Разговорчики! Слушаем вас, Петр Петрович.
— Значит, вот Михалево. Оно вот так вытянуто, вдоль дороги, с севера на юг. Южная сторона, она чистая, сильно лесная, там до следующего немца верст с пятьдесят будет. С севера опаснее — шоссе, здесь все время движение, да и райцентр не так уж далеко, там гарнизон солидный. Эсэс в основном. И гестапо там же.
— Мне Михалево интересно, — вставил Сосновский.
— Тут так. Катька, дай листочек. — Раскрыл школьную тетрадку в линейку. — Тут так, нарисую. Главная улица. Раньше она Красноармейской звалась, теперь без названия, не успел немец придумать. И не успеет… Вот здесь — здание милиции, бывшее. Теперь тут полевая жандармерия, что ли. В первом этаже у них вроде штаб, канцелярия всякая, во втором — казарма. Товарищ ваш и другие содержатся в подвале.
— Еще подробнее.
— Сейчас, сейчас. Катька, Бородина кликни. — И объяснил: — Милиционер, это здание хорошо знает.
Бородин будто за дверью ждал. Он, кстати, так и был одет в синюю милицейскую шинель. Зябкую, вообще-то, в такую пору. Доложил толково и немногословно:
— Главный вход. Сразу за дверью — лестница на второй этаж, два пролета. Налево от входа — коридор, тупик. В торцевой стене — дверь в подвальное помещение. Дверь обитая, там у нас архив содержался. Замок был простой — навесной. Думаю, такой же и остался.