Опергуппа в Лукошкине. Трилогия
Шрифт:
Я молча отодвинул его в сторону и пошел за бабкой. Дверь в поруб была заложена здоровенным поленом. Отшвырнув его в сторону, я шагнул вниз.
– Это ты, Никитушка? – глухо раздалось из самого темного угла.
– Я, бабушка Яга. Зря вы тут сели, сыро ведь и холодно. Помните, как вы на прошлой неделе на радикулит жаловались? Пойдемте наверх, стрельцов я отослал на всякий случай…
– Правильно, от греха подальше, – кивнула Яга, цепляя меня под локоток. – Ниче, ниче, Никитушка, не волнуйся за меня, я тут в порубе уже поостыла маленько… А ведь хотела их, охальников, всех в зайцев превратить, подчистую! Всю сотню еремеевскую! Впредь была
– Давайте-ка пойдем в терем, там за столом и расскажете.
Накрывал я сам, Митька было сунулся в сени, но Яга пихнула его лаптем:
– Не приставай, потом расколдую. Сходи вон курам своими подвигами похвастайся. Они слушать любят…
Разогреть самовар, расставить чашки да положить на скатерть блюдо со сдобой – дело нехитрое…
Стрельцы благоразумно не показывались в секторе оконного обзора. Бабка отошла примерно к третьей чашке, начав страстный монолог в стиле гангстерского боевика:
– Все тихо было. Проблем дорожно-транспортных – никаких, драк да действий хулиганских – не замечено, с жалобами народ не являлся, ворье всякое стыд и меру знало, отчего ж не работать при такой-то жизни? Тут бы и я, старуха болезная, одна за всем порядком уследила. А вот недосмотрела только… Кота-то своего верного, Васеньку моего благородного, я ведь на подворье немецкое отправила! По приказу твоему с кошками ихними о слежке за мессой этой проклятущей договариваться. Сама в уголочке сижу, над носками тружусь. Вдруг – глядь, из дверей на подоконник ровно крыса какая пестрая бросилась. Да в окно, да в лопухи, да через весь двор – к воротам… Куры бедные так врассыпную и кинулись!
– Шмулинсон, – догадался я.
– Он самый, злодей! – хлопнула ватрушкой по столу разгорячившаяся бабка. – Стал, подлец, у забора, нашел щелочку да кулаком мне погрозил. Ну, я встала, схватила что под руку попалось, да и за ним. А ить, он, пакостник мелкий, не дурак будет… все по кустам да репейникам лазил! Ему, по причине малорослости, так сподручнее, а мне-то, в мои годы, куда по колючкам подол трепать? Разозлилась я!
– Все ясно, прячась за растениями, он дунул по центральной улице и решил, что в бане уж точно от вас спрячется.
– И спрятался бы! Нешто у меня совсем мозгов нет, в мужскую баню лезть?! Чего я там не видала… А только у дверей обернулся же, паскудник, да на всю улицу обхамил меня антисемиткой. Тут уж я и не сдержалась…
– Так и не поймали, – посочувствовал я, подливая ей чаю.
– Нет, убег, – вздохнула Яга. – Шайкой я в него швырнула, да промазала! Но кипятком крутым обварила его здорово…
– Сейчас он, видимо, уже дома. Можно было бы послать стрельцов, но при таком росте этот сионский гробовщик свободно спрячется под мышкой у жены. Ладно, захочет, чтоб превратили обратно, – сам прибежит.
– Никитушка, а ты ему штраф за обзывание выпишешь? Рази ж можно так пожилую женщину при честном народе грязью поливать?!
– Вообще-то это не очень страшное слово, – улыбнулся я. – Антисемитами называют тех, кто не любит евреев. Вот вы их любите?
– Откель же мне знать? – приподняла бровь бабка. – Ко мне в избушку ихние королевичи отродясь не захаживали. Люблю ли? Так ведь это как приготовить, попробовать надо…
В свою очередь рассказав о визите к Кощею, я отдал ей порошок для экспертизы и сел за докладную царю. Особенно хвастать было нечем, но, с другой стороны, когда знаешь, с кем именно
– Зачем ходил, не уточняли?
– Как же, сразу на выходе и сгребли молодца… Спросили честью, че, мол, делал? Говорит, будто пастор немецкий в себя пришел да работу ему посулил.
– Какую работу? По специальности?
– Нет, по ремеслу, – пояснил старшина, – иконописную. Вроде храм какой-то расписать надобно.
– Очень хорошо. – Я сделал пометку в блокноте. – Узнайте, где остановился этот господин оформитель, и ведите постоянные наблюдения. Напомните мне, в каком храме служит отец Кондрат, нам надо побеседовать.
– В соборе Святого Ивана Воина, – уверенно ответил Еремеев. – Мы с ребятами тоже в ту сторону идем, проводим.
В общем, раздав всем соответствующие указания, я выдвинулся в район северных ворот. Храм Ивана Воина мне очень нравился, он был какой-то особенно ухоженный внешне и невероятно уютный внутри. Как вы уже поняли, религиозным человеком я не являюсь. Впрочем, и атеистом тоже. В смысле, истиной веры в душе нет, но, живя здесь и постоянно сталкиваясь с проявлениями нечистой силы, было бы глупо отрицать наличие и светлой. Так что Бог есть, в этом я убежден. Вот как связать такую убежденность с редкими визитами в церковь, внутренним неприятием религиозных ритуалов и всем прочим, что делает из человека настоящего христианина… А… на эту тему надо серьезно говорить со священниками, но отца Кондрата я хотел видеть совсем по другому поводу. Он оказался не занят, несколько подозрительно пригласил меня войти внутрь. Мы уселись в каком-то теплом помещении за алтарем. Дурманно пахло ладаном и воском, я решил не отвлекаться и сразу перешел к главному:
– Мне нужна консультация профессионала, вы не подскажете, кто такой Вельзевул?
– Повелитель мух? – скривился батюшка, едва сдерживаясь, чтоб не плюнуть от омерзения. – Один из верховных демонов ада, бес очень известный, силы немереной и честолюбив до крайностей. Те, кто вызывает его, редко остаются живы, ибо свиреп он и коварен зело. К почитателям своим в образине мухи огромной является. Только тебе-то все это к чему, сыскной воевода?
– Есть серьезные основания предполагать, что некие граждане намерены совершить у нас в Лукошкине обряд его вызывания. Якобы с благими целями – для уничтожения местной нечистой силы. Лично у меня, да и не у меня одного, вызывает опасения сам факт возможности управления таким существом. Это вообще возможно?
– Нет, сын мой. Разве уж человек тот совсем святым отшельником будет, да и то – веры его хватит лишь Вельзевула назад в ад вернуть. А чтоб хозяином ему быть… такое никому не по силам. Демона только с цепи спусти, он ужо себя покажет…
– Скажите, а вот если такое все же случится, смогут ваши священники, объединившись, какими-то специальными молитвами исправить положение?
– Не ведаю, – честно покивал бородой отец Кондрат, – хотелось бы верить, но ведь все в руках Божьих. Ежели придется – всех под священные хоругви подниму, а уж сумеем ли, нет ли… Тут не обессудь, участковый, мы своих сил не знаем.