Опиум. За мгновения до...
Шрифт:
– Смотри, вон Дамиен. Видишь?
– Вижу.
– Этот… самый-самый из всех! – томно закатывает глаза. – В него половина школы влюблена, а другая половина мечтает числиться в друзьях. Жёсткий, но справедливый. Он ещё с девятого класса в лидеры выбился, а в одиннадцатом, когда впервые на своём Мустанге выиграл гонку у Ролли корейца, так вообще… самым популярным стал. Красавчик… да и просто классный он. Только бабу себе выбрал сучьей породы.
– Да?!
Одно слово в знак интереса, и моя собеседница уже готова выложить всю подноготную братца.
– Да! Мелания – итальянка-полукровка, балерина и танцовщица. Сука редкостная: увидишь, сама поймёшь.
–
– Поверь, когда эта звезда появится, не заметить её ты не сможешь.
– И давно Дамиен с ней?
– О! А ты шустрая, я смотрю. Уже и имя его запомнила! – смеётся. – Советую расслабиться, потому что, как я уже говорила, желающих рой, и хоть ты и симпатичная, но сучку эту… не потянешь, – констатирует, оценивающе прищёлкнув языком. – Без обид: у них там серьёзно всё вроде, он ночует у неё, и всё такое.
– Серьёзно? – и я – само безразличие. – А что? Родители её итальянские не против? Проповедуют свободные нравы?
– Из родителей у неё только отец, но и того вечно дома нет – вот они и отрываются вместе с братом. Вечеринки без конца, правда, только для избранных, секс, травка, бывает и погорячее. Но Дамиен, говорят, только курит. Умный он, этого не отнять.
– А разве балерины не соблюдают диету? Режим?
– Да какая она балерина! Так, понты одни. На шесте этой балерине место. Танцует она где-то, но несерьёзно, больше для удовольствия и имиджа.
Я вопросов больше не задаю, но Либби не унимается:
– Дамиен в вопросах любви всегда был неприступным, осторожным. С девчонками встречался, но так… – приторно лыбится, – никому ничего не обещал. Ну, обычное дело – им же всем поголовно только секс сейчас подавай. Но эта только появилась в школе полгода назад, как они тут же спелись. Она сразу его выделила, рядом села, мило так улыбалась, за плечи обнимала, в глаза ему заглядывала.
Не выдерживаю – хмыкаю, посмеиваясь.
– Да, тошнило всех! – соглашается новоявленная подруга. – Кроме самого Дамиена.
Либби бросает очередной долгий взгляд на Дамиена, и я легко считываю в нём почти слепое обожание.
– И Роузи она выжила по щелчку своих пальцев, – добавляет.
– Роузи?
– Да, была такая. Ничего особенного в целом, но красотка. Чуть на тебя, кстати, похожа. Дам потрахивал её иногда, а она рисовала себе вечное будущее рядом с ним.
– Покажи её! – прошу.
– А нету! Перевелась она в Доктора Байдена в Кокуитламе. Говорят, сбежала из-за всей этой истории с Дамом и его серьёзным отношением к своей Мелании. Похоже на правду…
Внезапно я её вижу: высокая, статная, вытянутая струной. Она не идёт, она шествует, модельно выбрасывая вперёд длинные ноги в светлых, почти белых джинсах, эффектно обтягивающих её ни разу не костлявую задницу. Её лицо сошло к нам, грешным, с обложки журнала: идеальная кожа, нос – моя концентрированная зависть, глаза цвета аквамарин и брови, взлетающие к вискам так, словно вопят: «я эксклюзивна!».
– Да! Я говорила! – констатирует подруга, глядя на мое лицо.
А на нём – то ли шок, то ли абсолют зависти. Как ни крути, но рядом с этой королевой ты обречён быть только пешкой и ничем более. Ну, разве что, её ездовым конем, но это не обо мне.
У Дамиена на щеке, ближе к уху, есть родинка, не большая, но и не маленькая, тёмная, скорее круглая, нежели продолговатой формы. В детстве она бесила меня, и я, не гнушаясь быть гадкой, часто называла её птичьей какашкой:
– На тебя даже птицы срут так, что не отмывается! – не раз было ему сказано в пылу словесной перепалки.
– Вякнула гусеница
Да, у меня были худые ноги. Страшно худые, с торчащими коленками и голубыми прожилками вен на их сгибах. Дамиен называл меня жертвой Бухенвальда; надо отдать должное – он знал многие вещи и до безумия любил историю и Discovery Channel. И я снова ненавидела его, потому что этот подонок умудрился очаровать своими научными выкладками всех до единой подружек на моём двенадцатом Дне Рождения и не только стать центром их внимания, но и уговорить заняться тем, что я терпеть не могла – играть в бутылочку. Наблюдать за тем, как каждая из предательниц млеет в его присутствии и молится, чтобы бутылочка выбрала именно её, было тошно до рвотных позывов. Но фортуна никогда не была на моей стороне и чёртово стекло чаще всего показывало на меня, а этот урод, разумеется, корчил рожу в блевотном приступе и пропускал ход. Тогда же он сказал при всех, что лучше проиграет, чем прикоснётся ко мне, а проигрывать он не любил настолько, что почти никогда этого не делал.
И я вмазала ему. Ногой в челюсть. Со всей своей дури, а её у меня – хоть отбавляй.
Козёл. Меня наказали в собственный День Рождения, заперев в комнате, а мои гости и сводный брат ещё долго развлекались на заднем дворе. Жарили барбекю с моим любимым клубничным соусом и ели мой именинный торт. Помню, мама принесла мне поесть этого добра в комнату, и мою дверь навсегда украсила выбоина от влетевшей в неё миски.
Судорожно глотаю своё шоколадное молоко и снова поднимаю глаза в известном направлении, но лучше бы я этого не делала. Королевы никогда не позволяют себе ни обыденности, ни банальщины: она подходит к Дамиену с грацией лани на выгоне, и исполняет то, отчего в моём животе завязывается тугой узел – вызывающе эротично облизывает родинку на его щеке. Да, ту самую.
– Сссука… – разрождается, наконец, Либби.
Мы не понравились друг другу с первого взгляда, с первого ЕГО взгляда. Дамиен имел неосторожность взглянуть на меня в тот момент, когда ОНА любила его своим взором. Именно любила, потому что смотрела на него так, словно вокруг не существовало ни единой живой души, и они не сидели на металлических стульях гудящей школьной столовой, а валялись среди цветов на огромной поляне, где кроме них – никого.
Наверное, его глаза задержались на мне слишком долго, а может это была пресловутая женская интуиция, но она повернула голову вслед за его взглядом, чтобы увидеть меня.
И мы узнали друг друга: каждой из нас всё было понятно без слов – мы схлестнёмся, причём не на жизнь, а на смерть.
Дальше был урок французского. Жестокий урок.
Глава 6. Пакт о нападении
Sigrid – High Five
Миссис Вера Чанг, канадка азиатского происхождения (китайского, как выяснилось позднее), возможно, и знала свой предмет, но совершенно не умела управляться с дерзкими старшеклассницами.
Высокая, красивая и тонкая, как тростинка, очень похожая на актрису, сыгравшую роль гейши в одноимённом кино, была одета до безобразия безвкусно и неопрятно: измятая юбка в пол, индейский кожаный ремень с перьями на поясе и два канадских флажка, воткнутых в небрежный узел волос на её голове. Ну разумеется, её вид не вызывал восторга у острых на язык учеников, особенно у Мелании. Она не шутила по поводу облика преподавателя, она язвила, щедро забрызгивая ядом всех вокруг. И класс поддерживал её вирусным перехохатыванием.