Опоенные смертью

Сулима Елена

Они ступали по кругу, били в бубны, шаманские барабаны, сотрясали вместо четок гроздью копытцев новорожденных козлят. Гитара, ясный голос подобный исполнителям фламенко, видимо испанская культура ассимилировалась в их коренной индейской традиции, тихий ритм, и вдруг всплеск, разворот и обратно, точно вслед вслед за предыдущим.

Алина просидела более часа, не шелохнувшись. Слушатели в толпе тихо сменяли друг друга, только девушки с восторженно романтическими взглядами бессменно слушали их. Индейцы привлекали самую густую толпу слушателей на Арбате. "Какой

же русский, не играл в детстве индейцев!" — Переделывая фразу Гоголя, усмехнулась про себя Алина. Но… что-то стало холодать. Алина собралась уж было встать, взглянула чуть сверху на все это действие в последний раз и, насторожилась, поняв, что ещё один бессменный слушатель, стоявший напротив Алины в модном песчаного цвета плаще и темных очках все это время безотрывно смотрел на нее.

"Тебя мне только не хватало". — Усмехнулась про себя Алина, по опыту зная, что для неё уличные знакомства, не несут ничего, кроме ощущения пошлости и скуки, от которых назойливо тянет под душ — отмыться.

Она спустилась со своего постамента, надеясь исчезнуть незаметно, в тот момент, когда новая толпа слушателей прихлынула к индейцам. Но, увы. Он нагнал её в районе бывшей кулинарии ресторана "Прага".

Извините, — услышала она его хрипловатый, словно простуженный с легким пришепелявинием сквозь короткие, ровно стриженые усики, голос, — я не из тех, кто пристает к женщинам на улице…

— Вот и не приставайте, — не оборачиваясь, ответила она.

— Но я наблюдал за Вами целый час, и понял, что не могу не познакомиться с Вами, хотя бы не узнать Вашего имени.

Он говорил, казалось, искренне. И Алина смягчилась, обернулась к нему лицом — лет пятьдесят, сорок пять, а, может и сорок, смотря, чем он занимается…

— Да кто Вы такой? — резко спросила она.

— Ну… я…

— Бандит что ли? — Улыбнулась при этом Алина.

— Почему бандит? — отпрянул он от нее.

— Потому что, сейчас все, кто прилично одет, как бы по-европейски, либо бандиты, либо бизнесмены, что в принципе одно и тоже.

— Ну, тогда считайте, что я бандит, — растерянно улыбнулся он сомкнутыми губами.

— А я это я. Вот и познакомились, — сказала Алина, — А теперь прощайте.

— Постойте!.. Я не знаю, как Вас удержать, но клянусь мамой, мамой клянусь, в моих мыслях нет ничего неприличного.

Алина застыла на мгновение, внимательно всматриваясь в его лицо, словно какой-то код сработал в её подсознании, но сознание не понимало, что это. "Нет, лицо кажется знакомым, это только кажется, что где-то его видела…" — но где, припомнить не могла.

— Постойте! — умоляюще повторил он.

— Тогда… тогда предложите мне выпить с Вами чашечку кофе, а не заставляете стоять посредине людского потока. И почему я должна вас этому учить?..

Алина села за белый пластиковый столик под зонтиком, он вошел в кафе и вынес две малюсенькие белоснежные чашечки.

— Простите, — обратился он к ней, соблюдая самые, что ни наесть, вежливые интонации, — а как Вас зовут?

— Алина. А Вас?

— Кар… —

он словно поперхнулся, но продолжил: — Карим.

— Что-то уж больно смутно в Вас угадывается восточная кровь. Разве, что разрез глаз. Вы татарин?

— Нет!

— Тогда что же Каримом представляетесь? Тем более что Вас зовут не Карим.

— Да, — кивнул он, чувствуя, как волосы на голове потеют от перенапряжения. Меня зовут… Но все… зовут уже много лет Карагозом.

Это имя ни о чем не говорило Алине. Не слышала она такого. Она, свободно устроившись за столом, распахнула свою кожаную куртку, и он увидел черную водолазку обтягивающую маленькие груди, окинул Алину внимательным взглядом. И вспомнил ту.

А была ли она, та женщина, что стала для него как наваждение, то звездным ангелом во снах, то дьявольским кошмаром. Даже Петро потом, спустя несколько дней, не мог ему толком ответить с полной определенностью, была ли женщина, или впали они тогда от переутомления, от перенапряжения в совместную галлюцинацию.

— А сколько же Вам лет? — не испытывая особого напряжения или неприязни с этим случайным типом, спросила Алина.

— А сколько Вы дадите?

— Вы не женщина, чтобы кокетничать возрастом.

— Тридцать восемь.

— Понятно, — кинула Алина, и лицом помрачнела, словно что-то ужасное узнала про него. "Он сидел" — она быстро выпила свой кофе. Ну вот и все. Мне пора.

— Постойте, — поднялся за ней Карагоз, — Можно я провожу Вас хотя бы до метро?

— Если только до метро…

Он шел рядом с ней и не знал о чем говорить. Словно голос пропал.

— Вот и все, — кивнула она ему перед входом метро.

— Алина, извините меня, клянусь мамой, я действительно попал в затруднительное положение. Вы не купите мне жетончик для телефона.

— Вот это да! — покачала головой Алина, — Бандит и без денег!

— Но почему бандит?! Впрочем, как хотите… Просто я… ночь на свадьбе гулял… потратился, вышел на Арбат проветриться. А тут Вы… Кафе дорогим оказалось, по два с половиной доллара чашечка. Я думал если у меня в рублях не хватит, то возьму тебе, и скажу, что кофе не люблю, и вдруг хватило. Но ровно на пять долларов денег оказалось.

— Ты даешь! Грузин, что ли, так пижонить?

— Нет. Не знаю кто я. Я… детдомовский.

— Да, да знаю. Детдом, или интернат, потом непонятка, потом зона…

— Откуда ты знаешь?! — он чувствовал, что совершенно не может врать этой женщине.

— А я ведьма. От меня ничего не скроешь, — усмехнулась она.

— А можно я дам тебе номер своего телефона.

— Не надо, все равно не позвоню.

— А вдруг, тебе станет скучно, грустно…

— Скучно мне не бывает, а когда грустно… кому какое дело, да и мне до моей грусти, что себя жалеть?..

— А может, тогда ты мне дашь свой?

— Ах, ты какой! — усмехнулась Алина, — Не люблю я телефон давать, но ты какой-то забавный. Бандит, говоришь, и без копейки в кармане. Это как-то даже мило, что ты на последние деньги в кафе со мной посидел…