Опоздавшие к лету
Шрифт:
– Бомбы – это еще цветочки, – повторил Андрис. Господи, устало подумал он, ведь действительно так.
Телефон доктора Хаммунсена был занят. Рене втолковывал Тони про феромоны и про отличие их от микрозапахов. Андрис продолжал накручивать телефонный диск. Ему быстро надоело, да и рука устала. Отвык, каналья, подумал он. У Сартра, кажется: в аду грешников заставляют заниматься привычной работой, но – примитивными орудиями… Наконец, он дозвонился. Голос доктора, после того, как Андрис назвался, стал напряженно-тонкий: «Да… и… что?..» Андрис сказал, что дознание проведено, осталось совершить изъятие предметов. Поэтому надо встретиться. «Какие проблемы,
– Тони, вперед, – сказал Андрис.
– И куда же?
– Где улица Парковая, знаешь?
– Знаю. Полчаса ходьбы.
– А ехать?
– Минут сорок. Через центр с пересадкой.
– Удобно.
– Еще бы.
Андрис попрощался с Рене за руку. Рене предложил:
– Мы будем делать скоро передачу «Шаг за грань», о разных интересных явлениях, в том числе, вероятно, и о «жестянке». Вашу идею стоит обсудить. Хотите?
– Почему же нет? – Андрис пожал плечами. – Когда?
– Думаю, скоро. Телефон ваш я записал, так что…
– Тогда – до встречи.
– До встречи.
Тони повел Андриса через пустырь, мимо какой-то дикой стройки, а потом они вдруг попали в совершенно чудный старый райончик, где мостовые были мощены булыжником и невидимо дребезжал трамвай, а вторые и последующие этажи серых надежных домов прятались в роскошных кронах вековых вязов. Над перекрестком впереди висел светофор, и выглядел он здесь нелепо, как в лесу, на лужайке. Какое-то пространство вне времени – точно так же все выглядело до войны, и вскоре после нее, когда смыли со стен плакаты патриотического содержания, и в любой год с тех пор и по сегодняшний день, и завтра все будет то же, и послезавтра… Это продолжалось до перекрестка – там, на перекрестке, время врезалось в тишину и забвение, потому что справа открылся вид на трехуровневую транспортную развязку с мельтешением цветов и форм, а слева, совсем рядом, возникли многоэтажные корпуса университетских зданий; сверху же лег сытый баритонный рев идущего на посадку «Скайраннера». Они миновали перекресток, но среди старых домов и вязов их настигали брызги времени: из открытого окна вываливался рваный ритм «Поцелуя в строю»: «…и если не можешь тянуть носок – стой и смотри, как тянут другие – козлы! О-о, козлы!!!» На другой стороне улицы было маленькое кафе, и позади стойки светился цветной экран. Буфетчик в белой куртке сидел по эту сторону стойки на высоком табурете и тянул что-то через соломинку. Больше в кафе никого не было.
– Вот – Парковая, – сказал Тони на следующем перекрестке.
– А где же парк? – спросил Андрис.
– Был когда-то.
– Понятно…
Дом доктора отыскали без труда, поднялись, позвонили. Открыли сразу: неопределенных лет женщина, бесцветная, как моль, бесцветным голосом сказала: «Да, доктор ждет вас», провела в комнату, усадила. Доктор появился через минуту, поправляя галстук. «Так-так, – сказал он. – Чем обрадуете?» Андрис сказал, чем. А теперь, продолжал он, надо сделать так, чтобы я получил формальное право представлять ваши интересы. Оформим поручение и заверим у нотариуса. И еще: вы ошиблись относительно того, что преступления против вас не совершено или что оно недоказуемо. Ваши права защищены патентом, и препятствовать вам в осуществлении этих прав – значит, совершать преступление, предусмотренное статьей четыреста девяностой, пункт третий, Гражданского кодекса. Можете подавать в суд, требовать компенсацию. В исходе процесса нет сомнений. «Мне не хотелось бы этого делать, – сказал доктор. – Долго и трудно объяснять, но я хотел бы покончить с этим делом в частном порядке». Хорошо, согласился
У нотариуса они пробыли полчаса. В результате Андрис положил в бумажник бланк, на котором значилось следующее: «Бернард Б.Хаммунсен поручает Андрису Т.Ольвику представлять свои интересы в деле обеспечения прав на охраняемую патентом деятельность: Андрис Т.Ольвик является единоличным и полномочным представителем Бернарда Б.Хаммунсена во всех инстанциях, а также в суде. Поручение дано на срок со второго октября двухтысячного года по первое декабря двухтысячного года. Подпись. Подпись. Печать. Подпись нотариуса, заверяющая печать. Печать, заверяющая подпись нотариуса. Дата. Время». Все.
Попрощавшись с доктором – до вечера, – Андрис нацелился идти в полицейское управление, но тут Тони начал зевать и всячески намекать на то, что вечером у него важное деловое свидание, которое может оказать решающее влияние на весь ход операции, и надо бы вздремнуть, чтобы быть в форме; довод железный, тем более, что до полицейского управления отсюда можно легко и непринужденно доехать на автобусе – шесть остановок…
– На откатников пойдете? – спросил Тони, уже повернувшийся, чтобы уходить.
– Наверное, – сказал Андрис. – Посмотрим, как дела будут.
– Обязательно сходите, – сказал Тони. – Такого нигде больше не увидите.
– Ну, мало ли чего я не увижу, – возразил Андрис. – Я вот всю жизнь мечтал на жирафа взглянуть – не получается пока.
– Это куда смешнее жирафа, – сказал Тони.
– Постараюсь сходить, – сказал Андрис – Где увидимся?
– У меня ключ, – сказал Тони.
– Ладно, – сказал Андрис – Ни пуха.
Тони пошел по тротуару, и Андрис с какой-то неясной тревогой стал смотреть ему в спину… обернется, подумал он – все будет хорошо. Тони обернулся и слабо махнул рукой. Ну вот, подумал Андрис. Все действительно будет хорошо.
У двери с надписью «Профессор Василе А.Радулеску, ДЧАН» Андрис остановился, одернул пиджак и сделал попытку поправить несуществующий галстук. В приемной навстречу ему из-за стола всплыло и развернулось воздушно-бело-розовое создание, вызывающее какие-то ароматные кондитерские ассоциации. Впрочем, зубки у создания были акульи: оно так вцепилось в Андриса, кто он и откуда, что ему пришлось поднапрячься, чтобы не уронить маску. В конце концов выяснилось: профессор сейчас занят, у него люди, и принять господина Ольвика он сможет не раньше, чем через час.
– Хорошо, – согласился Андрис. – А не подскажете вы мне, где бы я мог найти госпожу Сомерс?
– В подвале, – сказало создание. – Или в двести шестнадцатой, там они тоже иногда бывают.
В подвале, простонал про себя Андрис. Это рок. Он выходил из кабинета, когда в него кто-то врезался. Это как раз и была летящая куда-то госпожа Сомерс.
– Здравствуйте, – сказал Андрис.
– О, боже, – сказала она. – Спаситель. Извините, ради бога. Я – страшно срочно… Здравствуйте. Ох… – она пробежала руками по халату, ощупывая карманы. – Вы не торопитесь?
– Нет, – Андрис невольно улыбнулся.
– Тогда спускайтесь в двести шестнадцатую, я через десять минут… – и умчалась.
Двести шестнадцатая – угловая с окнами в две стены – сияла легкостью и пустотой. Было в ней что-то от больничного холла. Белые занавески и пластиковые стулья – зверски неудобные. Стиль «стерил». Не в стиле был только букет белых хризантем в черной вазе. На одном из стульев сидел молодой – лет двадцати пяти – человек в кремовом костюме и листал журнал.
– Вы к Марине? – спросил он Андриса.