Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Берд Кай

Несмотря на подобные сцены семейной идиллии, Роберт, вероятно, слишком часто отвлекался, чтобы быть заботливым отцом. Однажды Фримен Дайсон спросил его, не трудно ли Питеру и Тони иметь отцом «такого проблематичного человека». Роберт с привычной беспечностью ответил: «О, с ними все в порядке. У них нет воображения». Дайсон позже заметил, что Роберт был способен «в чувствах к окружающим на быстрые, непредсказуемые переходы от теплоты к холодности». Детям приходилось нелегко. «Постороннему вроде меня, — рассказал впоследствии Пайс, — семья Оппенгеймера казалась адом на Земле. Но самое худшее было то, что страдать неизбежно приходилось двум детям».

Несмотря на «диковину» и прочие подарки, между Китти и Питером так и не возникло настоящей близости,

их отношения оставались довольно натянутыми. Роберт видел причину в Китти. «Роберт считал, — говорила Хобсон, — что из-за эмоциональной вспышки их любовной страсти Питер родился слишком рано и что Китти никогда это не простила». К одиннадцатилетнему возрасту Питер стал пухленьким, и Китти непрерывно придиралась к нему из-за лишнего веса. С едой в доме и без того было не густо, а Китти вдобавок посадила Питера на строгую диету. Между матерью и сыном часто возникали стычки. «Она превращала жизнь мальчика в ад», — свидетельствовала Хобсон. Шерр соглашалась с ней: «Китти была с ним очень и очень нетерпелива. Она была напрочь лишена интуитивного понимания детей». Роберт безучастно стоял в стороне, а когда на него нажимали, в споре всегда принимал сторону Китти. «Он [Роберт] относился к детям с любовью, — вспоминал доктор Хемпельман. — Никогда их не наказывал. Это всегда делала Китти».

По всеобщим отзывам, Питер был обычным непоседливым ребенком. В раннем детском возрасте он, как и большинство мальчишек, шумел, был очень активен и плохо слушался. Однако Китти видела в поведении сына отклонение от нормы. Она однажды призналась Бобу Серберу, что отношения с Питером оставались хорошими до семилетнего возраста, потом вдруг изменились, и она не могла понять, по какой причине. Питер был великим созидателем. Подобно его дяде Фрэнку, умел мастерить своими руками удивительные вещи, разбирать и снова собирать различные устройства. Увы, мальчик не блистал в школе, что Китти считала недопустимым. «Питер был жутко чувствительным ребенком, — говорил Гарольд Чернис, — и ему очень трудно приходилось в школе. <…> Но это не имело отношения к недостатку способностей». В ответ на материнские придирки Питер замыкался в себе. Сербер запомнил, что в возрасте пяти-шести лет Питер, «похоже, испытывал голод по любви». Однако тинейджером он вел себя очень сдержанно. «Заглянешь на кухню Оппенгеймеров, — говорил Сербер, — а Питер там, как тень… старается никому не попадаться на глаза».

К дочери Китти относилась совершенно иначе. «Ее преданность Тони была глубока, — вспоминала Хобсон, — и выражала настоящую любовь и восхищение. <…> Тони мать желала добра и счастья, а с Питером обращалась просто ужасно». В детстве дочь Оппенгеймеров всегда выглядела безмятежным и спокойным ребенком. «С шести- или семилетнего возраста Тони, — делилась наблюдениями Хобсон, — неизменно оставалась благоразумной и невозмутимой, радуя своих родителей. <…> Тони никогда никому не доставляла забот».

В конце 1951 года врачи обнаружили у семилетней девочки легкую форму полиомиелита и посоветовали родителям увезти ее в места с теплым, влажным климатом. На Рождество Оппенгеймеры арендовали двухмачтовый кеч «Команч» длиной двадцать два метра и две недели ходили под парусом вокруг острова Санта-Крус, входящего в состав американских Виргинских островов. Хозяин и шкипер «Команча» Тед Дейл, радушный, компанейский человек, быстро завоевал симпатию Роберта. Дейл привел судно к острову Сент-Джон — крохотной жемчужине с девственными белыми пляжами и бирюзовой водой. Бросив якорь в бухте Транк-Бей, они высадились на берег и отправились в экспедицию. Очарованный Роберт написал Рут Толмен письмо с описанием острова. Рут ответила: «Очевидно, теплые воды, красочные рыбы и пассаты пошли на пользу и восстановили здоровье». Сент-Джон произвел на Оппенгеймеров неизгладимое впечатление. Тони преодолела вспышку полиомиелита. Через много лет она вернется сюда и сделает райский остров своим постоянным местом жительства.

Необщительность и отстраненность Роберта помогали

ему переносить неприятные моменты в семейной жизни, возникавшие по вине Китти. Он сознательно решил не расторгать брак, и надо отдать Китти должное — она вполне умела контролировать свое поведение, когда это требовалось. Пьяная ли, трезвая ли, эта женщина обладала железной волей. Однажды, когда у Дайсонов случилась семейная размолвка, Китти прибежала на помощь, как была — в голубых джинсах, с грязными от работы в саду руками. «Она была оплотом силы и для нас, и для Роберта, — свидетельствовал Фримен Дайсон. — Китти была во многом сильнее Роберта и в некотором роде надежнее. Она никогда не оставляла впечатления, что нуждается в помощи. Иногда она напивалась — что правда, то правда, однако я никогда не думал о ней, как о потерявшей контроль над собой алкоголичке».

И если у Китти были враги, то друзья тоже были. «Нам всегда так весело с тобой, мы любим бывать у тебя в гостях», — писала Элинор Хемпельман после очередного визита в Олден-Мэнор. Когда в особняк приехали погостить друзья Оппенгеймеров по Лос-Аламосу Дики и Марта Парсонсы, Китти часто вывозила их на пикники и потчевала яичницей, черной икрой и сыром на ржаных тостах с шампанским. Парсонс, консерватор и карьерист, ставший к тому времени адмиралом ВМС, очень любил вступать с Оппенгеймерами в пространные философские дебаты. «Дорогой Оппи, — писал он после одного из таких визитов в сентябре 1950 года, — по обыкновению уик-энд, проведенный с вами и Китти, стал для нас главным событием сезона. В такой атмосфере легче решать наши маленькие и даже мировые проблемы».

Китти умела быть как несносной, так и обворожительной и грамотной. Она обладала озорным чувством юмора. Однажды вечером, прощаясь с гостями после ужина, Китти окинула взглядом полную фигуру Чарли Тафта и заявила: «Я очень рада, что вы не похожи на своего брата [крайне худого сенатора Роберта Тафта]». Роберт, вскинув руки, воскликнул: «Китти!» На что та под смех окружающих ответила: «Я то же самое сказала Аллену Даллесу». Как и Роберт, Китти умела хорошо сыграть свою роль. И хотя искусственная наигранность за ней тоже водилась, они на пару с Робертом не раз успешно выступали как образцовая интеллигентная супружеская пара.

«Еще один обед состоялся, — писала Урсула Нибур, супруга доктора Рейнгольда Нибура, стипендиата, приехавшего в институт на один год, — в доме Оппенгеймеров в прекрасный весенний день. Китти украсила дом массой желтых нарциссов». Там же присутствовали Джордж Кеннан с женой. «Роберт вел себя как самый обаятельный, гостеприимный хозяин». После обеда гости спустились в нижние жилые покои пить кофе. В ходе беседы Роберт выяснил, что Кеннан не знаком с творчеством поэта XVII века Джорджа Герберта. Герберт был одним из любимых поэтов Оппи, он достал с полки старое издание и начал читать вслух «своим проникновенным голосом» стихотворение Герберта «Шкив», посвященное человеческой неугомонности — черте, которой был сполна наделен и сам Оппенгеймер.

Создав Адама, Бог Сосуд с благами взял…

Стихотворение заканчивалось следующими строками:

Так спрячем эту суть, Чтобы душа Адамова металась, Ища покоя… Чтоб когда-нибудь, Пусть не любовь познав, так хоть усталость, Он пал бы мне на грудь!.. [26]

Глава тридцатая. «Он держал свое мнение при себе»

26

Перевод Д. Щедровицкого.