Опрокинутая реальность
Шрифт:
— Значит, так было нужно, — ответил Ивашов, — не делайте вид, что вы живете на Марсе. У нас всем и про все известно.
— И тем не менее считайте меня марсианином. Кому мешала ваша компания? Мне нужны конкретные имена.
— Мы ведь конкурируем с холдингом «Объединенной нефтяной компании» — ОНК, — выдохнул Ивашов, — а там в руководстве очень известные люди. Говорят, что часть акций принадлежит… — он снова поднял руку вверх.
— Неужели господу богу? — предположил Дронго.
— Шутите, — покачал головой Ивашов, — самому
— Подождите, — прервал его Дронго, — мне кажется, вы немного нелогичны. Зачем убивать президента вашей компании, если можно так легко вас закрыть? Если у вас были такие долги и можно было вас уничтожить, зачем прибегать к столь крайним мерам, как убийство? И тем более таким людям. Они могли легко разорить вас и без этого.
— Да, — недовольно признался Ивашов, — все правильно. Но я не говорил, что убийство Салима заказал кто-то наверху. Возможно, это просто совпадение…
— Совпадений такого рода не бывает, — возразил Дронго, — кирпич просто так на голову не падает.
— Наверно, вы раньше работали следователем, — вздохнул Ивашов, — все время пытаетесь поймать меня на слове. Я сам ничего не понимаю. И если бы понимал, то давно бы уже ушел отсюда. Или дал кому-нибудь в морду.
— Это не всегда продуктивно, — возразил Дронго. — Кто сообщил вам о разрыве отношений Северной компании с «Прометеем»?
— Их вице-президент Гаврилов.
— А почему не сам президент компании?
— Не знаю. Гаврилов — исполняющий обязанности. Он заменил погибшего Авдеечева.
— Прямо как на войне, — недовольно пробормотал Дронго, — «погибшего», — повторил он, — хотя, наверно, все правильно. Кажется, Маркс сказал, что перед большой прибылью капиталист не остановится ни перед чем. Самые большие прибыли в стране именно в нефтегазодобывающем комплексе. Поэтому сюда тянутся не только премьеры, но и бандиты. Вы не знаете, зачем Мурсаев в такой ситуации вдруг решил уехать в Париж?
— У него были свои дела, — мрачно ответил Ивашов, — трудно нам без него. Очень трудно. Извините, Эльза, что должен такое говорить при вас.
— Ничего, Матвей, я все понимаю.
— Боюсь, что нас закроют, — вздохнул Ивашов, — вы знаете, Эльза, как мы сопротивляемся. Сколько жалоб написали. И в арбитраж, и в правительство, и в Комитет по антимонопольной политике. Ничего не помогает. Пока не помогает, — добавил он.
— Можно обратиться к журналистам, — предложила Мурсаева. — У меня много знакомых…
— Только не это, — хмуро возразил Ивашов, — вы знаете, как у нас относятся к подобным вещам. Если обратился к журналистам, значит, ты против власти. Выходит, тебе нельзя доверять. Такие вещи у нас не прощают.
— Именно поэтому и не прощают, — сказал Дронго, — что вы всегда чего-то боитесь. Боитесь оказаться не в той команде, боитесь прослыть «чужаками»,
— Вы хотите, чтобы я взял ружье и пошел кого-нибудь стрелять? — спросил Ивашов. — Вы на это меня толкаете? Но я так не могу. Это не мой метод.
— Неужели ваши акционеры так спокойно реагируют на закрытие фирмы?
— Какие акционеры? — переспросил Ивашов. — Я могу вам показать последний список акционеров. Двадцать пять процентов плюс одну акцию Салим заложил в банк, чтобы взять кредит. Пять процентов были у Авдеечева и сейчас должны перейти к его наследникам. Пять процентов у меня. Еще разная мелочовка. Пять процентов имел один пивовар, земляк нашего Мурсаева. Правда, часть акций была у государственной нефтяной компании. И они скупали их у различных мелких держателей. Насколько я знаю, они имели уже до двадцати процентов акций. Но на большее не могли претендовать. Остальные акционеры им ничего не продавали.
— Я не понял, — вдруг сказал Дронго, — вы говорили, что государственная нефтяная компания ОНК конкурирует с вами. А сейчас выясняется, что у них есть двадцать процентов ваших акций? Как это возможно?
— В нашей стране все возможно, — усмехнулся Ивашов, — все, что хотите. Хотя такое возможно и в любой другой стране. Зачем разорять конкурента, если можно купить его компанию? Это называется бороться по-капиталистически. А когда нас давят налоговыми проверками и отказываются без вразумительных объяснений поставлять нефть, то это уже борьба по-социалистически. Хотя какая нам разница? В общем, ОНК владеет двадцатью процентами акций, и слава богу, что у них нет контрольного пакета.
— Но двадцать пять процентов плюс одна акция заложены в банке, — напомнил Дронго, — и если ОНК перекупит ваш долг, присоединив к нему пять процентов, то они автоматически станут владельцами «Прометея»?
— До этого дело не дойдет, — уверенно сказал Ивашов, — пять процентов акций есть у меня, у нашего друга-пивовара, у семьи Юры Авдеечева и еще у одной компании. И никто из нас не собирается рисковать своим пакетом акций. Мы все уверены, что «Прометей» еще себя покажет. Я говорил с женой Авдеечева, она категорически отказывается продавать акции.
— В таком случае остается пожелать вам удачи, — пробормотал Дронго, — и дайте мне телефон семьи Авдеечева.
— Зачем это вам нужно? — удивился Ивашов. — Прошло столько времени после его смерти. Уже четвертый месяц.
— Вдруг понадобится, — сказал Дронго. — Говоря вашими словами, два убийства подряд так просто не бывают. Значит, кто-то был заинтересован в этих убийствах. И вы посмотрите, какая география. Салима Мурсаева убили в Париже, а его друга застрелили в Сыктывкаре. Странно, что они решились на такое преступление в столь маленьком городе.