Опрометчивое пари
Шрифт:
Санди рухнула в ближайшее кресло. Видя самодовольное лицо матери, она не сомневалась в том, что худшее еще впереди.
— Да! — Габриэла сентиментально вздохнула. — На следующей неделе моя дочь выходит замуж за Дэмиона Тэннера. Они любят друг друга! Так трогательно видеть их вместе!
Санди обхватила обеими руками чашку с остывающим кофе, а потом наклонилась вперед и с крайней осторожностью поставила ее на стол. Закончив это важное дело, она резко вскочила и яростно заорала, обращаясь к изображению матери на телеэкране.
— Ты что, с ума сошла? — кричала она на мать. — Уж не вырезал
Тут она поняла, что за всем своим криком пропустила по крайней мере три вопроса Марка Клайна. Она замолчала и как раз успела услышать, что мать объясняет: несмотря на то, что церемония будет очень скромной, только для близких, все уже запланировано, а «милая Алессандра» собирается как раз сегодня днем идти покупать подвенечное платье. Если верить Габриэле, то «милая Алессандра» собирается быть в белом и держать букет из бледно-розовых полураспущенных роз.
— Моя дочь очень консервативна, конечно, — пробормотала Габриэла. — Она хочет, чтобы в ее браке все было традиционным. У нее в жизни будет только один любимый, и я глубоко счастлива, что им оказался такой интересный и необычный человек.
В глазах Санди потемнело от ярости. Она стремительно кинулась к телевизору и злобно его отключила. Еще несколько секунд невероятной лжи матери — и она за себя не отвечает. Целых пять минут она блаженствовала, решая, будет ли варить мать в кипящем масле или отдаст на растерзание хищным волкам, а потом отправилась на кухню, налила себе большой стакан воды и залпом его осушила.
Начал звонить телефон, но Санди не стала снимать трубку. Она не могла бы сейчас говорить не то что вежливо, но даже просто внятно. Пройдя в спальню, она быстро разделась, но потом вспомнила, что ей следовало уже отправляться на работу, и снова оделась. Санди сражалась с перекрутившимися колготами, когда ее гнев немного схлынул и она смогла нормально мыслить.
Почему она так разгневалась на мать? Ведь более нормальной реакцией было бы недоумение или, максимум, легкое раздражение. В конце концов выступление Габриэлы никому не причинило серьезного вреда. Конечно, отрицать ее слова будет бессмысленно: журналисты просто решат, что она пытается скрыть место и время церемонии. Но она давно уже научилась сбивать со следа неотвязных репортеров и при должной решимости без особого труда расправится с этой уткой. И у голливудских сплетен есть одно утешительное свойство: они касаются только самых последних событий. Закончившаяся любовная связь заинтересует их даже меньше, чем та, которая не начиналась.
У ее гнева была гораздо менее очевидная причина, грустно призналась она себе. Она пришла в ярость потому, что ей отчаянно хотелось бы, чтобы слова Габриэлы были правдой.
Санди вынула шпильки из волос, начала их расчесывать и только тогда вспомнила, что уже приводила их в порядок. Задача заново закалывать их в узел показалась ей вдруг невыносимо трудной. Она застыла у туалетного столика, парализованная чувством мучительной потери.
Услышав звонок в дверь, она машинально отправилась ее открывать и только в последнюю секунду сообразила, что сейчас ей меньше всего на свете хотелось
Звонок звенел не переставая.
— Санди, открывай эту чертову дверь! Сию секунду!
Она с трудом разлепила пересохшие губы:
— Не могу. Меня нет.
— Вот и прекрасно, — неожиданно ласково отозвался он, — значит, я тебя не ударю, когда буду вышибать дверь.
— Дэмион, ты этого не сделаешь!
— Вот увидишь, — отрывисто пообещал он.
Она не стала утешать себя тем, что дверь сделана из прочного дуба и стали. Судя по тому, насколько решительно звучит его голос, Дэмион вполне может отыскать топор. Санди отперла дверь.
На нем были вылинявшие джинсы, стоптанные мокасины и мешковатый растянувшийся хлопчатобумажный свитер.
Санди показалось, что он еще никогда не выглядел настолько привлекательным. Глаза у него блестели от гнева, тело было напряжено, как туго натянутая пружина. Он вошел в ее гостиную, окруженный почти видимой атмосферой ярости. Ей так хотелось броситься к нему и крепко обнять, что она с силой прижала руки к груди.
— Что за чертовщину вы с Габриэлой задумали? — спросил он, расхаживая по ее гостиной. — Ты больше недели отказываешься со мной видеться и разговаривать, а потом я — и еще несколько миллионов телезрителей — вдруг узнают, что мы собираемся пожениться! Тебе что, и в голову не пришло, что сначала стоило поговорить об этом со мной? Или ты собиралась меня схватить и силой тащить к алтарю?
Санди отвернулась, стараясь заставить себя рассердиться. Она безрадостно решила, что так будет несколько солиднее, чем если она разрыдается и начнет умолять его, чтобы он ее поцеловал.
— Ничего подобного я не замышляла, — напряженно сказала она. — Ты что, думаешь, что к могла бы додуматься до такого, чтобы моя мать появилась в эфире и сделала вот это глупое, нелепейшее объявление?
Он так резко остановился, что чуть не потерял равновесие.
— А что в нем нелепого? Каким бы невероятным это тебе ни казалось, но в моей жизни я встречал нескольких женщин, которые были бы рады выйти за меня замуж!
— Это вовсе не кажется невероятным, — язвительно отозвалась Санди. — Киноиндустрия славится тем, что привлекает к себе мазохистов.
Они все время приближались друг к другу, и теперь их разделяли всего несколько сантиметров. Ощущая, как через это крошечное пространство до нее доходит жар его тела, она прикрыла глаза, усилием воли заставляя себя не преодолеть эту хрупкую преграду, которая ее защищает.
— Санди…
Она услышала нежность в его голосе и обхватила себя руками в последнем отчаянном жесте самозащиты.
— Послушай, Дэмион, мне очень жаль. Я действительно не знала, что задумала моя мать. Я прямо сейчас свяжусь с прессой и сообщу о том, что это все ошибка.
— Санди, — тихо сказал он, — посмотри на меня, пожалуйста.
Его теплое дыхание касалось ее щеки, и, даже не открывая глаз, она знала, что он наклоняется к ней. Если она не будет шевелиться, то еще минута — и Дэмион ее поцелует. Право же, один поцелуй ничего не изменит…
Она оба подпрыгнули, как испуганные зайцы, когда в дверь протяжно и властно позвонили.