Оптимистка

Холден Ким

Я качаю головой.

— Нет, не надо скорой. — Чувствую себя куском дерьма за то, как обращалась с ним весь день. Какими бы ужасными не были чувства, которые я переживала чуть раньше, теперь они ушли. Я смотрю ему в глаза, и мне не нравится то, что я вижу.

— У меня просто была паническая атака, а потом я упала в обморок. Я не собираюсь возвращаться в чертов госпиталь.

На лице Келлера появляется грусть. Он убирает свои волосы назад, а потом забирается в душ, прямо в одежде, и передвигает меня к себе на колени. Он держит меня

и баюкает, как ребенка.

Моя щека лежит на его груди, и я слышу, как бьется его сердце.

— Малыш?

— Да?

— Извини за то, что я тебе наговорила. Я не злюсь на тебя, просто настроение было дерьмовым. Очевидно, помощь и забота мне все-таки необходимы, — говорю я, показывая на мокрую одежду.

Келлер еще крепче прижимает меня к себе.

— Мне так жаль, Кейти. Я не должен был вот так уходить. Я должен был остаться, — ругает себя он.

Поднимаю подбородок так, чтобы видеть его лицо.

— Это не твоя вина.

— Ох, Кейти. Мне так жаль. Я ненавижу твою болезнь и то, что ничего не могу сделать, чтобы облегчить ее. Я просто хочу, чтобы все это ушло.

— Ты облегчаешь ее каждый день. Может, ты и не можешь исцелить тело, но ты исцеляешь мою душу. Думаю, именно поэтому я весь день ходила такая расстроенная. Я не хочу оставлять тебя. — Мои глаза наполнятся слезами. — Я не хочу. Но я должна. Я не могу быть обузой для тебя, особенно в присутствии Стеллы. Мой конец будет ужасным. Я приняла это. Я знаю, что если бы я попросила тебя, ты бы прошел со мной через все. Но я не могу так поступить с тобой. Одри уже договорилась с медсестрой из хосписа, она будет приходить к ней домой и присматривать за мной. Я хочу, чтобы ты запомнил хорошие времена, а не дерьмовые. Не конец.

Он пересаживает меня повыше, и мы со слезами на глазах смотрим друг на друга.

— Я бы все сделал ради тебя, Кейти. Я бы прошел через ад и обратно. Все, что тебе нужно — просто попросить.

— Думаю, ты просто должен отпустить меня, малыш. — Я сжимаю полные от слез глаза. Это самые тяжелые слова в моей жизни.

Лицо Келлера искажается от боли, и он пытается сдержать рыдания.

— Но у нас ведь еще есть сегодняшняя ночь? Правда?

Я улыбаюсь и киваю.

— Правда.

Келлер снимает с нас мокрые тряпки и заворачивает меня в полотенце. Он возвращается с чистой одеждой, одевается сам, помогает мне натянуть шорты и футболку, а потом расчесывает мои спутанные мокрые волосы.

Я закрываю глаза.

— У тебя хорошо получается.

Мне не видно его лица, но я знаю, что он улыбается.

— Годы практики. Я ведь отец.

Представляю, как он заботится о Стелле — ребенке. Как дает советы ей уже подростку. Как всегда, готов поддержать ее взрослую. Все это делает меня счастливой. У Келлера есть цель, причина продолжать двигаться дальше после того как меня не станет. И это в какой-то мере немного успокаивает меня. Нужно напомнить ему какой он замечательный отец.

— Для меня это одна из твоих привлекательнейших

черт.

В ответ на мои слова Келлер приподнимает бровь.

— Правда?

Я киваю.

— Определенно. — Я измотана, и тело все еще болит от произошедшего ранее.

— Давай закончим наш разговор в кровати.

Он берет мою руку и помогает встать.

— Сначала нам нужно сделать кое-что еще, — говорит он и ведет меня через дверь в «Граундс». Кофейня уже закрыта, поэтому в ней тускло и тихо. Возле окна он останавливается и сжимает мою ладонь.

— Давай посмотрим на закат.

Я улыбаюсь, беру его руку в свои, и устремляю взгляд на горизонт. По мере того, как цвета меняются и становятся ослепительно розовыми и голубыми, мой захват становится все крепче и крепче. Лишь, когда опускается темнота, я понимаю, насколько сильно сжимаю eе.

В глазах Келлера светится любовь.

— Мне нравится твое пылкое отношение к важным вещам в жизни? Например, к закатам. — Он улыбается. — И к людям.

Я встаю на носочки и целую его в подбородок.

— Закаты и люди — это самое главное. Особенно люди. И мое отношение особенно пылкое, если кое-кого зовут Келлер Бенкс.

Он чуть присаживается и поднимает меня на руки. Я не успеваю опомниться, как мы уже стоим рядом с его кроватью. Он откидывает одеяло, взбивает подушки, помогает мне забраться, а потом устраивается рядом. Я упираюсь затылком в стену и смотрю на него. Мне хочется запомнить Келлера именно таким.

— Жаль, что я не узнала тебя лучше, Келлер. — Мне правда жаль.

Он обнимает меня и притягивает поближе к себе. Моя щека лежит на его груди, и я слышу, как бьется его сердце, медленно и спокойно. Он целует меня в макушку.

— Кейти, ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было. Может, ты и не в курсе каких-то обыденных вещей, но ты знаешь меня. Настоящего меня, изнутри. Ты знаешь, как я думаю, чего боюсь, как люблю. Никто никогда не видел меня таким. Даже Лили.

Я улыбаюсь.

— Давай поиграем?

Келлер смеется.

— Ты хочешь сыграть в игру?

— Да. Какой твой любимый цвет? Я хочу знать что-нибудь обыденное о тебе.

— Хорошо. Гм...

— Это не сложный вопрос, малыш, — подстегиваю я его.

Он снова смеется.

— Я знаю. Я бы сказал, что черный. А твой?

Я даже не задумываюсь.

— Оранжевый. Как закат над Тихим океаном. Твоя очередь.

— Гм. Хорошо... твоя любимая еда? Кофе не считается.

— Шоколад ...или тако.

— А поточнее? Нужно выбрать что-то одно. Это не сложный вопрос, детка. — Ему нравится эта игра.

— Хорошо. Вегетарианское тако. А у тебя?

— Домашняя лазанья по рецепту бабушки.

— Со стороны мамы или папы?

— Мамы. Они — были полной противоположностью друг друга. Стеллу назвали в честь бабушки. — Келлер улыбается. — Каждое Рождество она приезжала к нам в гости и всегда готовила лазанью. Ее не стало, когда мне было десять.