Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни

Монах Лазарь

В ноябре и декабре этого года Киреевский посещал Оптину В декабре он говел. При этом вышел некоторый конфуз. Вот что старец Макарий написал по этому поводу Наталье Петровне, именно ей, как хозяйке долбинского дома: «Для меня немало удивительно, что вы, бывши воспитаны в духе Православной Церкви, не знаете правил Ее, как приготовляться к Причастию Пречистых Тайн Христовых. Кроме того, что надобно иметь сердце сокрушенно и смиренно, нужно очистить дом души и воздержанием употребления привычной пищи; а я по приезде Ивана Васильевича к нам узнал, что он накануне приезда к нам употребил в пищу рыбу, – по крайней мере три дни, ежели не пять надобно приготовить себя воздержанием… Я допустил его, но с болезнию сердца… Я и прошлого года, бывши у вас, заметил свободно употребляемую вами во время говения рыбную пишу и так же поболел о сем сердцем. Но вперед я вам предлагаю, что не могу допускать сего без отягощения своей совести, и сам грешу, и вас обольщаю, в грех ввожу! Да не будет сего!» С этой поры Киреевский

очень строго соблюдал посты.

Все лето и осень 1851 года в долбинском доме шел ремонт – клеили обои, красили, что-то перестраивали… К августу были отделаны библиотека и кабинет Ивана Васильевича. В конце этого месяца он приехал из Петербурга в Москву и нашел здесь письмо жены. «Душа моя! Дорогой мой Ванюша! Милый сердцу, любимый глубоко муж мой!.. – пишет Наталья Петровна. – Вероятно, ты помолишься в часовне у Иверской и у Св. иконы Взыскания погибших, – этого, признаюсь, я сердечно желаю… Боже! О, если бы с помощью Его же святой милости достичь единственного желаемого счастья – соблюсти заповеди Божий – и тем доказать Господу любовь нашу! Друг мой! Ванюша мой! Помоги мне в этой жизни в исполнении Святых Заповедей Господа нашего Иисуса Христа!.. Помоги мне, или, лучше, скажу тебе, ты, глава и душа моя, веди меня… Будем искать Царства Небесного и Правды Его – и быть может, спасение детей и наше (как единственная моя молитва) приложится нам! Святые старцы будут нашею опорою, их советы и св. молитвы будут нашим якорем спасения!.. Душа моя! Извини меня, увлекаюсь потребностью души слиться с тобою одною мыслью и желанием. Помолись обо мне Пресвятой Богородице».

В 1851 году и в начале следующего Киреевский работал над обширной статьей «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России» (была напечатана в первом «Московском сборнике» 1852 года). Это как бы сравнительный анализ русского и общеевропейского («западного») характера. «Учения св. Отцов Православной Церкви перешли в Россию, можно сказать, вместе с первым благовестом христианского колокола. Под их руководством сложился и воспитался коренной русский ум, лежащий в основе русского быта», – пишет Киреевский.

Это исследование написано с удивительной глубиной, непоколебимой прямотой и любовью. Правда о русском народе, высказанная здесь, явилась настолько высокой, что даже для некоторых патриотов и славянофилов оказалась спорной, пусть не во всем, но во многих деталях. У Киреевского в статье – не восторги и похвалы своему народу, а научные – исторические и философские – выкладки, факты. «Русский человек больше золотой парчи придворного уважал лохмотья юродивого. Роскошь проникала в Россию, но как зараза от соседей. В ней извинялись, ей поддавались как пороку, всегда чувствуя ее незаконность, не только религиозную, но и нравственную и общественную. Западный человек искал развитием внешних средств облегчить тяжесть внутренних недостатков. Русский человек стремился внутренним возвышением над внешними потребностями избегать тяжести внешних нужд».

И вот каков итог размышлений Киреевского: «Христианство проникало в умы западных народов через учение одной римской церкви – в России оно зажигалось на светильниках всей Церкви Православной; богословие на Западе приняло характер рассудочной отвлеченности – в православном мире оно сохранило внутреннюю цельность духа; там раздвоение сил разума – здесь стремление к их живой совокупности; там движение ума к истине посредством логического сцепления понятий – здесь стремление к ней посредством внутреннего возвышения самосознания к сердечной цельности и средоточению разума; там искание наружного, мертвого единства – здесь стремление к внутреннему, живому; там церковь смешалась с государством, соединив духовную власть со светскою и сливая церковное и мирское значение в одно устройство смешанного характера, – в России она оставалась не смешанною с мирскими целями и устройством; там схоластические и юридические университеты – в древней России молитвенные монастыри, сосредоточившие в себе высшее знание… Там враждебная разграниченность сословий – в древней России их единодушная совокупность при естественной разновидности… Там законность формально-логическая – здесь, выходящая из быта… Там волнение духа партий – здесь незыблемость основного убеждения; там прихоть моды – здесь твердость быта… Там изнеженность мечтательности – здесь здоровая цельность разумных сил; там внутренняя тревожность духа при рассудочной уверенности в своем нравственном совершенстве – у русского глубокая тишина и спокойствие внутреннего самосознания при постоянной недоверчивости к себе и при неограниченной требовательности нравственного усовершения; одним словом, там раздвоение духа, раздвоение мыслей, раздвоение наук, раздвоение государства, раздвоение сословий, раздвоение общества, раздвоение семейных прав и обязанностей, раздвоение нравственного и сердечного состояния: раздвоение всей совокупности и всех отдельных видов бытия человеческого, общественного и частного».

Не уходит Киреевский и от неизбежного вопроса: «Отчего не опередила Россия Европу? Отчего не стала она во главе умственного движения всего человечества, имея столько залогов для правильного и всеобъемлющего развития духа?» Он честно принимает факт совершившейся

европеизации многих сторон русского быта. Он не желает просто «возрождать» старое русское и переносить в сегодняшнюю жизнь – это было бы и болезненно, и неестественно. Он призывает интеллигенцию осознать односторонность европейского просвещения. Не давая никаких рецептов, он пишет: «Одного только желаю я: чтобы те начала жизни, которые хранятся в учении Святой Православной Церкви, вполне проникнули в убеждения всех степеней и сословий наших, чтобы эти высшие начала, господствуя над просвещением европейским и не вытесняя его, но, напротив, обнимая его своей полнотою, дали ему высший смысл и последнее развитие, и чтобы та цельность бытия, которую мы замечаем в древней, была навсегда уделом настоящей и будущей нашей Православной России».

Оттиски этой статьи Киреевский разослал друзьям – в них он восстановил все цензурные изъятия. Собираясь напечатать ее в скором времени еще раз, в дополненном виде, он просил замечаний и советов. Были посланы оттиски и в Оптину Оттуда за всех братии ответил игумен Моисей. «Ваше памятование и христианское благорасположение к Св. Обители, – писал он, – и моему недостоинству обязывает навсегда общебратственно приносить у Престола Божия смиренные молитвы о здравии и благоденствии вашем» (6 мая 1852).

13 мая в Москву прибыл старец Макарий. Как он писал неизвестному лицу «В тот же день были у владыки митрополита (Филарета. – Сост.), были им приняты милостиво и благосклонно. И вот уже 8-й день в Москве и все находимся в хлопотах, исправляя разные поручения и долг – посещения наших знакомых и благодетелей… Мы много обязаны нашим хозяевам: совсем отдельные комнаты и особый вход, лошадь, экипаж, о столе нечего и говорить. Спаси их, Господи».

Старец Макарий с монахами Иоанном (Половцевым) и Иларионом (Пономаревым) остановился в доме Киреевских у Красных Ворот в Хоромном тупике. Здесь он прочитал и новую статью Ивана Васильевича. В том же письме, отвечая на какое-то замечание своего адресата об этой статье, старец Макарий пишет: «Касательно статьи И. В. Киреевского, на замечание ваше я не могу согласиться с вами: по моему мнению, довольно он показал ложное просвещение Европы, нашу Русь, указал, где искать источники просвещения: в Православной Церкви и в учении святых Отцев, а не в западных философах. Я даже не понимаю, в чем вы находите, нужно было ему пустить глубже перо свое».

Целый месяц прожил старец Макарий в доме своих духовных чад, окруженный самой внимательной заботой Ивана Васильевича и Натальи Петровны. По его совету, Иван Васильевич начал вести дневник 15 мая на первой его странице старец собственноручно написал свое благословение, очень мелким полууставом: «Господи благослови. Да благословит тя Господь от Сиона и узриши благая Иерусалима. Во всяком нашем деле и начинании да призываем помощь Божию, ибо Он сказал: без Мене не можете творити ничесоже. Господь ищет от нас правыя веры и благих дел по заповедей Его. Но аще и вся повеленная сотворите, глаголите, якораби неключими есмы; еже должны бехом сотворити, сотворихом, сказал Господь. И паки: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Сердца сокрушенна и смиренна Бог не уничижит. Да пребудем в Православной вере и повиновении Святой Церкви и пастырям и учителям нашим. Церковь есть столп и утверждение Истины. Да призываем в помощь нашему спасению Милосердную нашу Заступницу Царицу и Богородицу Деву Марию, святых Ангелов хранителей наших и святых угодников Божиих; их молитвы много могут о нас ходатайствовать. По силе своей стараться иметь любовь к ближним, в помышлениях, словах и делах, ибо любовь покрывает множество грехов; но оная не может совершиться без смирения и без умерщвления собственного «я». А без любви к ближним не может исполниться и первая заповедь – любовь к Богу. И что бы мы ни сделали благо, как – выше сказано, не полагаем в оном нашего спасения, но имеем надежду на искупление Спасителя нашего Господа Иисуса Христа, бесценной Его Кровию, и помним, что мы грешницы, и Господь пришел грешников спасти. В надежде на милосердие Божие да приносим всегда покаяние со смирением, и получим мир и успокоение в совести нашей, чего усердно желаю всем и мне, грешнику, иеромонаху Макарию».

В это время шла работа (начатая еще в январе этого года) над рукописью книги святых Варсонофия Великого и Иоанна Пророка – делался перевод ее с греческого на церковнославянский. Иван Васильевич редактировал перевод, сделанный оптинскими монахами. В феврале в Летописи Скита было записано, что «начато в Москве печатание книги св. Варсонофия и Иоанна под особенным попечением духовной дочери о. Макария боголюбивой г-жи Наталии Петровны Киреевской». Это была рукопись сложности необыкновенной и большого объема. Попала она в Оптину через учеников преподобного Паисия Величковского, а тот, в начале своей деятельности, вывез ее с Афона. Готовя это издание, старец Макарий трудился и над русским переводом рукописи. Книга эта – одна из основных святоотеческих, неустаревающих и духоносных Кроме того, Иван Васильевич участвовал в переводе творений св. Исаака Сирина с церковнославянского на русский язык.