Оптинский патерик

Автор неизвестен

По благословению оптинского скитоначальника преподобного старца Варсонофия послушником Николаем Беляевым (будущим преподобным Никоном исповедником) было предпринято описание всех отшедших в жизнь вечную скитских отцов и братий, останки которых покоились тогда на скитском кладбище. "Цель описания скитских покойников была, — пишет автор, — во-первых, та, чтобы оставить о них память жившим и имеющим жить в скиту отцам и братиям, а во-вторых, еще и та, чтобы живые, взирая на скончание почивших, подражали вере и добрым делам их".

Описания, помещенные в этом разделе "Оптинского патерика", печатаются по изданию: Жизнеописания почивших скитян / Сост. прп. Никоном (Беляевым) // Неизвестная Оптина. СПб., 1998. С. 321–547; с тем изменением, что статьи помещены не в последовательности расположения могил, а в алфавитном порядке имен почивших.

Монах Александр (Лихарев)

(†5/18 марта 1873)

В миру Александр Николаевич Лихарев, штабс-ротмистр гвардии, помещик Рязанской, Тульской и Симбирской

губерний. Родился в 1817 году 23 мая. Так он вспоминал о своем домашнем воспитании: "Учителем моим был немец. Если, бывало, не приготовлю урока, он определяет мне наказание — обедать за особливым столом. Скажет, бывало: "А, люпезный! За осапливый стол тебья!". Я-то, бывало, плачу, река рекой разливаюсь. А теперь думаю: ну что такое — за особливый стол? Не все ли равно? Тогда же как это бывало больно! Причащаться Святых Таин ходил я в церковь, непременно сначала напившись чаю и хорошо позавтракавши, а то трудно стоять литургию". Воспитывался он в пажеском корпусе и имел стол, по его собственным словам, вместе с наследником престола, впоследствии императором Александром Николаевичем, и графом Адлербергом. Вышедши в отставку, немалое время был каширским предводителем дворянства Тульской губернии. В этой должности распоряжался так самовластно, что ни губернатора и никаких других властей не признавал, так что его шутя называли "Великий герцог Финляндский" — grand due de Finlande. Был владельцем трех огромных имений: своего собственного, женина и доставшегося ему по наследству от дяди. Имения эти были так велики и богаты, что, по словам современных Лихареву людей, как бы роскошно ни жил, нельзя было в продолжение одной жизни прожить и одного из этих имений. Но Александр Николаевич ухитрился вскорости пропустить все три имения. Невольно сейчас напрашивается вопрос: что же было этому причиной? Кроме того, что Александр Николаевич сорил деньгами направо и налево, он подолгу живал в Петербурге и там ежедневно ездил в клуб. Каждый раз при этом он захватывал с собою денег не менее 10 000 рублей. "Если же, — сказывал он, — в иной день не было при мне десяти тысяч, то мне стыдно было в клуб ехать". И все эти тысячи домой уже не возвращались.

Несмотря, впрочем, на такую бешеную роскошь, Александр Николаевич был человек верующий и даже религиозный. В праздничные дни у него в доме отправлялись всенощные бдения, и сам он имел обыкновение читать шестопсалмие, всегда, впрочем, с пропуском слов: лядвия [66] моя наполнишася поруганий[Пс. 37, 8], находя, вероятно, неприличным произносить их вслух молящимся. Всегда еще в миру, как и после в монастыре, любил читать жития святых или Четьи Минеи святителя Димитрия Ростовского. И кажется, был еще некоторое время в Москве ктитором при церкви святого Спиридона. Когда домашние или хозяйственные дела Александра Николаевича пришли в упадок, он вместе с супругой своей Надеждой Сергеевной 4 декабря 1868 года прибыл в Оптину пустынь и поместился временно на жительство в монастырской гостинице. Ему в то время было 52 года.

66

Лядвия (ц. — сл.) — мясо на чреслах, мускулы в чреслах, ляжки; внутренние поясничные мышцы около почек (см.: Лев. 3, 9; 2 Цар. 2, 23; 3, 27). — Ред.

Проживши в гостинице около года, он наконец 5 ноября 1869 года поступил в скит и поселился в Ключаревском корпусе, что на восточной стороне Предтеченской церкви. Хозяин, построивший этот корпус, Феодор Захарович Ключарев [67] , был еще жив. Он в свое время тоже занимал должность тульского губернского предводителя дворянства. И вот судьбами Божиими сошлись вместе два дворянских предводителя из одной губернии. Один — Феодор Захарович — был уже рясофорный монах, а Александр Николаевич — новоначальный послушник. Заметим, что Лихарев был тучного телосложения и довольно высокого роста. Когда он оделся в огромный, по его телосложению, подрясник, из которого иному монаху могла выйти целая ряса, опоясался кожаным поясом вершка в три толщины и пришел к старцу иеросхимонаху Амвросию принять благословение на новое жительство, тогда старец, приняв его с отеческой любовью, благословил и, окинув взором его внешнее облачение, проговорил: "По коню и сбруя".

67

Ключарев Феодор Захарович (†21 июля /3 августа 1872) — надворный советник, тульский предводитель дворянства, почетный гражданин г. Козельска, потомственный благотворитель Оптиной пустыни. В скит поступил в 1860 году. Скончался схимонахом Феодором. — Ред.

Одновременно с мужем и супруга его поступила сначала в Орловский женский монастырь, а потом, в апреле 1870 года, перешла в Белёвский Крестовоздвиженский монастырь, поближе к супругу, а главное, кажется, к старцу, скитоначальнику отцу Илариону, который был ее духовным отцом.

После роскошной светской жизни Александр Николаевич по возможности благодушно переносил лишения и трудности жизни монастырской. И первая для него трудность была — оставить курение табака. Но он, как сам сказывал, преодолел ее довольно легко. "Перед самым вступлением в скит, — говорил он, — сел я пред его воротами на лавочку, выкурил две папиросы и этим навсегда закончил свое табачное удовольствие". И после того он оставался очень равнодушным к табакокурению. Поначалу ходил он вместе со скитскими братиями в трапезу

и похваливал скитскую пищу, приправленную конопляным маслом. Но скоро затем суровая постная пища оказалась не по нутру изнеженного с детства Александра Николаевича. Для него стали готовить пищу особо прислуживавшие ему люди несколько понежнее и повкуснее — суп, приправленный постным (подсолнечным) маслом, кисель овсяный и подобное. Для послушания же он имел при себе какого-либо мирского человека, которому платил жалованья рублей по десять в месяц. Но и при таком жалованье люди у него часто менялись, потому что он был очень взыскателен и очень часто подзывал их к себе, иногда по пустякам.

Усердно посещал Александр Николаевич храм Божий и ходил в так называемую соборную келлию на общее братское правило, где иногда даже по назначению соборного иеромонаха читал псалмы или канон дневной. С верою и послушанием относился к своему старцу и отцу духовному скитоначальнику отцу Илариону. Бывало, случится какое-либо монашеское искушение, например обидит кто-либо Александра Николаевича словом, пойдет он к своему старцу и поведает ему свое огорчение. "А ты, — скажет ему старец, — потерпи". — "Да не терпится, батюшка", — ответит огорченный. "Ну, понеси". — "Да и не несется". — "Ну, покати". — "Да и не катится". — "Ну так, — заключит старец, — не терпи, и не неси, и не кати". А волей-неволей, когда оскорбили, и так нужно было терпеть. Не драться же, в самом деле, скитскому послушнику.

Имел Александр Николаевич также искреннее расположение к старцу батюшке отцу Амвросию. И он всегда удивлялся благородству обоих старцев в обращении с почетными посетителями. "Ну, отец Амвросий, — скажет, бывало, — все-таки получил образование в Семинарии, а батя-то, батя-то (так называл он своего старца отца Илариона), ведь он в миру был портной и ни в какой школе не обучался никаким наукам, а какое благородство, какая сдержанность в манерах!". Так жизнь духовная облагораживает и самых простых необразованных людей на удивление получившим даже хорошее воспитание и обращавшимся в кругу интеллигентных людей! Оба старца, со своей стороны, очень любезно относились к Александру Николаевичу за его простоту и искреннюю откровенность. Бывало, посадят его вместе с собой рядом, каковой участи удостаивался только он один да, может быть, еще настоятель обители. После такого приема Александр Николаевич сознавался, что часто приходилось ему в свое время обращаться с графами и князьями, но ни перед кем из них он не конфузился и не стеснялся, а перед Оптинскими простыми старцами чувствовал большое стеснение и неловкость.

Со всеми братиями, исключая редких и малозначительных случаев, вообще всегда был в мирных отношениях. Имел он обыкновение, по старой привычке, праздновать день своего Ангела. Но старец отец Иларион, отсекая волю послушника, запрещал звать к себе кого бы то ни было в гости, а угощать только тех, кто сам придет, думая, что без зова редко кто пойдет. И Александр Николаевич исполнял эту старческую заповедь — никого не звал, а вместо того, незадолго до своих именин, с кем бы он ни встретился из скитских братий, каждому напоминал: "Я в такой-то день именинник. Слышишь? Попомни это". Таким образом, все скитяне в свое время и придут, бывало, к нему с поздравлениями. У гостеприимного же хозяина всегда бывало при этом случае скромное угощение. И он очень бывал доволен и рад, что и заповедь старца — никого не звать в гости — исполнил, и братию угостил, и себе через это доставил удовольствие.

При тучности тела Александр Николаевич расположен был к водяной болезни, которая с каждым годом у него в скиту усиливалась и наконец в последний (1873) год его жизни приняла разрушительный характер. Всегда он с боязнью встречал март месяц, говоря, что все его предки в этом месяце оканчивали жизнь. В последних числах января помянутого года он съездил в Белёвский женский монастырь для свидания со своей, по-монашески, сестрой, бывшей супругой, простудился и заболел. По этому случаю 9 февраля принял келейно пострижение в мантию без перемены имени. После пострига он всех удивлял своим душевным устроением, ибо преисполнен был духовной радостью и умилением. Со смиренным чувством он вслух все повторял: "О, что я чувствую теперь! Во всю мою жизнь, при разнообразных светских удовольствиях, никогда не ощущал я такой радости, как теперь! И кто я? И что я, что сподобил меня Господь такой великой милости?". Вообще после пострижения в нем произошла такая перемена, что знавшие прежнюю его жизнь с удивлением смотрели на него. Вскоре после пострига пришел навестить его настоятель обители отец игумен (впоследствии архимандрит) Исаакий и, видя его, объятого такой духовною радостью, спросил: "Отец Александр! Видно, у вас были какие-либо добрые дела, что Господь привел вас в монастырь так мирно окончить дни вашей жизни". Припоминая свои неисправности, отец Александр в укор себе ответил: "Конечно, были добрые дела — подавалась щедрая милостыня, но только не по закону! Велено творить милостыню так, чтобы шуйца не знала, что делает десница, а я делал так, чтобы не только моя шуйца, но чтобы и все шуйцы знали".

12 февраля отец Александр был особорован святым елеем. Во время совершения Таинства, когда иеромонах отец Памво читал над главою его Святое Евангелие, он вдруг с испугом начал указывать пальцем в сторону на стоящее около него кресло, ничего не говорил, а только издавал неопределенные звуки: "Гм-гм", давая тем разуметь около него стоявшим, что он что-то видит. После говорил, что ему представлялись сидевшие в кресле два курчавых мальчика. Соборовавшие поначалу несколько оторопели, но потом, оправившись, стали продолжать свое дело, и видение исчезло. В конце же соборования, когда раскрытое Евангелие по обычаю было возложено на главу болящего, открылось место со словами Господа: Грядущаго ко Мне не изжену вон!(Ин. 6, 37).