Опьяненные страстью

Паркер Лаура

Себастьян слегка приподнялся и приложил ладонь к ее щеке.

– Тебе понравилось? – прошептал он, касаясь ее губ. – Ты создана для любви. Позволь доказать тебе это. – Он подкрепил свои слова поцелуем, а его рука вновь скользнула между ее ног. – Откройся, дай доставить тебе наслаждение, которого ты заслуживаешь. Вот так. – Его пальцы погрузились чуть глубже. – Миньон, ты чувствуешь, как сильно твое желание? Позволь вознаградить тебя за это. – Он передвинулся ниже и лег между ее раздвинутых ног.

Очевидно, он точно знал, как она устроена

и чего хочет. Умелыми прикосновениями он дарил ей неописуемую радость.

Себастьян успокоил ее трепещущий живот нежным скольжением обеих ладоней, затем обнял ее бедра и слегка приподнял их, приближая к своему рту. Благодарностью ему стали протяжные стоны Мадлен. Он мечтал доставить ей удовольствие, подарить счастье за эти вздохи и стоны, самую лестную из похвал. Он ласкал ее, пока крики Мадлен не сменились всхлипами. Собственное могущество опьяняло Себастьяна. Мадлен создана для любви. И для него.

Наконец он приподнялся, спустил бриджи и прижался горячей пульсирующей плотью к ее животу. Вновь заставляя Мадлен раздвинуть ноги, он улыбнулся, глядя ей в глаза. Она охотно ответила ему улыбкой.

Отчетливо сознавая, что этого момента он ждал целый месяц с тех пор, как позорно бросил ее после первой ночи, он не спешил. Провел ладонью по ее шелковистой коже на животе и осыпал восхищенными ласками грудь.

– Ты так прекрасна… – прошептал он, изумленный своей способностью говорить. Да, она была нежна, стройна и тем не менее оставалась существом из плоти и крови, более реальным, чем любая из женщин. Себастьян решил, что до последнего вздоха будет благодарен Мадлен за то, что она выбрала его.

Эта мысль заставила его нахмуриться: откуда она взялась, да еще в такую минуту? Мужланы лгут, соблазнители лукавят, опытные развратники молчат.

Он медленно вошел в нее. Мадлен изогнула спину, и он подхватил ее снизу, рывком проникая внутрь. Услышав ее стон, он мысленно проклял себя за то, что причинил ей боль. Она оказалась невозможно узкой и горячей. Но прежде чем он успел задать вопрос, она вновь изогнула спину, на этот раз коснувшись пятками соломы, и он проник еще глубже.

Он задвигался в привычном ритме, с каждым ударом приподнимая ее все выше, пока наконец ее крики не слились с его стонами в совершенной гармонии, заставляя их забыть обо всем на свете.

Долгое время ни один из них не мог выговорить ни слова. Впрочем, в этом не было необходимости. Он стремился пробыть в ней как можно дольше. О таком счастье он не смел и мечтать.

Наконец он пошевелился и прижался щетинистой щекой к ее чувствительной коже.

– Пожалуй, пора подать второй сигнал, – произнес он, но не шевельнулся.

Мадлен приложила ладонь к его щеке, и он повернулся, чтобы поцеловать ее, втягивая в рот нижнюю губу со страстью, с какой до этого дразнил ее соски. Внезапно он заметил на шее Мадлен круглые красные пятна. Его клеймо. Себастьяна удивила собственная потребность заклеймить ее прикосновениями.

Когда их взгляды наконец

встретились, он вдруг впервые за долгие годы усомнился в своем опыте: лицо Мадлен было непроницаемым.

– Тебе хорошо? – нежно спросил он.

Она медленно кивнула и улыбнулась, бережно касаясь его лица, словно опасаясь разбить его.

– Ты когда-нибудь прежде занимался любовью в гондоле воздушного шара?

Лицо Себастьяна посерьезнело, как от боли.

– Никогда. Прежде мне никогда не доводилось любить так, как сейчас.

Кивнув, она благоговейно приложила палец к его губам.

– Я верю тебе.

Испытание воздушного шара прошло успешно. Сам капитан Уикам следил за тем, как из шара выпускают газ и складывают шелковое полотнище. Несмотря на репутацию лорда д’Арси, никто из рабочих не смотрел вслед ему и его спутнице, не шушукался и не пересмеивался, без лишних слов догадавшись, как они провели день в гондоле, став первыми в мире любовниками-воздухоплавателями.

– Как ни прискорбно, война способствует развитию науки, – заметил Себастьян, словно продолжая давний спор. – Необходимость заставила твоих соотечественников возвести ее в ранг искусства.

Мадлен поежилась.

– По-вашему, французы кровожаднее англичан?

Себастьян с силой хлестнул пони вожжами, направляя экипаж к дому.

– Давай рассудим, справедливо ли это утверждение. Знаменитый химик Лавуазье помог и американцам в войне за независимость, и французам во время революции, усовершенствовав процесс производства пороха. А Французская революция отплатила ему, казнив на гильотине по обвинению в спекуляции. – Он иронически улыбнулся. – Впрочем, французы – великодушный народ. Год спустя они раскаялись в содеянном и объявили Лавуазье национальным героем. Я убежден: где бы ни был сейчас Лавуазье, он простил своему народу минутный порыв.

Мадлен фыркнула:

– Не знаю, стоит ли вам верить.

– Должен признаться, другие французские ученые оказались удачливее. – Он перечислил несколько имен и открытий.

– Похоже, вы прекрасно осведомлены о военных достижениях Франции, – подозрительно заметила Мадлен. – Почему они вас интересуют?

Себастьян расцвел в очаровательной улыбке.

– Я ведь тоже ученый.

– И наполовину француз, – не преминула уколоть его Мадлен.

Себастьян искоса взглянул на нее.

– Кто тебе сказал?

– Не помню. Кто-то из прислуги после одного случая упомянул о том, что ваша мать была француженкой.

Мадлен отвернулась, пробудив в Себастьяне любопытство:

– После какого случая?

Мадлен старательно обдумала ответ. После невероятно блаженного дня и любви среди облаков она испытывала такую признательность к Себастьяну, что была почти готова открыть ему правду.

– Ваша прислуга недолюбливает меня, месье, – ведь я француженка. Обо мне ходит немало слухов. Некоторые говорят, что я прибыла в Англию… с коварными замыслами.