Опять вопросы вождям

Кара-Мурза Сергей Георгиевич

Что же мы имеем сегодня в России? Отказ от уравнительного идеала (и значит, от идеи "общего дела") - и отсутствие всяких следов пуританской этики у предпринимателей. О капиталовложениях в производство и речи нет украденное проматывается в угаре потребительства, растрачивается на жратву и предметы роскоши, вывозится за рубеж. А значит, никакого негласного общественного договора нет. И лишения людей абсолютно ничем не оправданы Россия в результате "реформ" лишь нищает и деградирует. Ведь при помощи искусственно организованного кризиса разрушаются в первую очередь самые передовые производства. А помните, как стенал Аганбегян: ах, социализм угнетает технический прогресс! И можно понять воров, греющих руки на кризисе, но как понять того

честного интеллигента который видит разграбление своего НИИ, завода или КБ, но тянет свою дрожащую от недоедания руку, голосуя в поддержку грабителей?

Конечно, сама суть равенства покрыта многослойной ложью. А в перестройке этот идеал, одна из духовных скреп всей евразийской цивилизации, был специально опорочен как, якобы, порождение большевизма. Так давайте сделаем усилие и снимем эти слои лжи. Рассмотрим суть уравнительства, его духовные корни и оценим нынешнюю реальность. Удалось "реформаторам" изъять идеал равенства из души народов России - или это лишь смена фразеологии? Ведь от этого зависит сам исход всего проекта "реформы Ельцина". Материала для анализа накоплено уже достаточно.

Суть нашего идеала равенства - в отрицании главной идеи "рыночной экономики", что ценность человека измеряется рынком. Американец скажет: я стою 40 тыс. дол. в год. "Старому" русскому такое и в голову не придет. Для него ценность человека не сводится к цене. Есть в каждой личности некая величина - то ядро, в котором он и есть "образ и подобие Божие", и которое есть константа для каждого человеческого существа. А сверх этого - те "морщины", цена которых и определяется рынком, тарифной сеткой и т.д. Отсюда и различие в социальном плане.

Если рынок отвергает человека как товар (какую-то имеющую рыночную стоимость "морщину" - мышечную силу, ум и т.д.), то из общества выбрасывается весь человек - вплоть до его голодной смерти. Никакой иной ценности, кроме той цены, которую готов платить рынок, за человеком не признается (К.Лоренц сказал о Западе: "это цивилизация, знающая цену всего, но не знающая ценности ничего"). Если "отвергнутые рынком" люди и поддерживаются социальной помощью или благотворительностью, то лишь потому, что это дешевле, чем усмирение голодных бунтов, которые к тому же делают жизнь "удачливых" слишком уж неприятной. И этот порядок оправдан культурой (всей философией свободы). Никто никому ничем не обязан!

Наше уходящее корнями в общину уравнительство - совсем иного рода, чем "равенство" гражданского западного общества (чего часто не хотят видеть патриоты). Там - равенство людей-"атомов", равенство конкурирующих индивидуумов перед законом. Великий философ Запада Гоббс дал формулу: "Равными являются те, кто в состоянии нанести дpуг дpугу одинаковый ущеpб во взаимной боpьбе". Наше же равенство идет от артели, где все едят из одной миски, стараясь не зачерпнуть лишнего, но роль и положение каждого различны.

В обществе конкуренции "зачерпнуть лишнего" и даже оттолкнуть соседа от миски позволяет не только философия, но и лежащая в ее основе религиозная этика (отказ от идеи коллективного спасения). Люди, выросшие на почве православия и ислама, просто не понимают такой этики. Ее отвергала и вся русская культура. Человек, просто потому, что он родился на нашей земле и есть один из нас, имеет право на жизнь, а значит, на некоторый базовый минимум обеспечения. И это - не подачка, каждый из нас ценен. Мы не знаем, чем, и не собираемся это измерять. Кто-то споет песню, кто-то погладит по голове ребенка. Кто-то зимой поднимет и отнесет в подъезд прикорнувшего в сугробе пьяного. За всем этим и стоит уравниловка.

Помню вечерние дебаты на эти темы лет тридцать назад, когда задумывалась вся эта перестройка. Сейчас удивляешься, как все совпадало: тот, кто проклинал уравниловку и мечтал о безработице (разумеется, для рабочих очень уж они обленились), в то же время ненавидел "спившуюся часть народа". Он, мол, принципиально не оттащил бы пьяного согреться -

пусть подыхает, нация будет здоровее. И доходили до фанатизма. Кто же, говорю, у нас не напивался - ведь эдак треть перемерзнет. Пусть перемерзнет! Так ведь и твой сын может попасть в такое положение - вспомни себя студентом. Пусть и мой сын замерзнет! Это и есть новое мышление. Здесь и происходит главное столкновение "реформы" с сознанием людей.

Вспомним, в концепции закона о приватизации РСФСР главным препятствием было названо "миpовоззpение поденщика и социального иждивенца у большинства наших соотечественников". Очевидна ложь этого тезиса (трудящиеся иждивенцы государства!). Но важнее само признание либералами того факта, что люди в массе своей считают государство обязанным обеспечить всем членам общества на уравнительной основе некоторый разумный минимум жизненных благ. И этот минимум распределяется не на рынке, а "по едокам". Но так хочется труженикам, им не нравится видеть около себя голодных и замерзающих, даже если это лентяи. Можно сколько угодно проклинать этот "пережиток", нас не волнует его оценка Чубайсом. Важно, что он существует.

Это - архетип, подспудное мироощущение, как бы ни приветствовали рынок те же самые люди в момент голосования или в поверхностных слоях сознания, на уровне идеологии. И смешно даже думать, что этот архетип - порождение последних 75 лет или даже Российской империи. Напротив, эта империя потому и собралась в Евразии, что здесь сформировались народы со сходным мироощущением.

Вспомним Марко Поло, который почти всю жизнь прожил и пропутешествовал в созданной при Чингис-хане империи (в том числе и в России). Что же поразило его, "европейца-рыночника"? Почитаем сегодня эти свидетельства середины XIII века: "Делал государь и вот еще что: случалось ему ехать по дороге и заметить домишко между двух высоких и красивых домов; тотчас же спрашивал он, почему домишко такой невзрачный; отвечали ему, что маленький домик бедного человека и не может он построить иного дома; приказывал тут же государь, чтобы перестроили домишко таким же красивым и высоким, как и те два, что рядом с ним". Или еще: "Поистине, когда великий государь знает, что хлеба много и он дешев, то приказывает накупить его многое множество и ссыпать в большую житницу; чтобы хлеб не испортился года три-четыре, приказывает его хорошенько беречь. Собирает он всякий хлеб: и пшеницу, и ячмень, и просо, и рис, и черное просо, и всякий другой хлеб; все это собирает во множестве. Случится недостача хлеба, и поднимется он в цене, тогда великий государь выпускает свой хлеб вот так: если мера пшеницы продается за бизант, за ту же цену он дает четыре. Хлеба выпускает столько, что всем хватает, всякому он дается и у всякого его вдоволь. Так-то великий государь заботится, чтобы народ его дорого за хлеб не платил; и делается это всюду, где он царствует".

Когда мы читали Марко Поло в детстве, на такие главы не обращали внимание этот образ действий государства казался нам естественным. Ну подумайте сами, что, если бы Сталин в годы войны вместо карточной системы устроил бы, как сегодня, либерализацию цен? Смешно даже представить себе. И разве смогла бы Куба пережить тотальную блокаду, которую ей организовали две державы-подружки, США и ельцинская РФ, если бы вместо солидарного распределения тягот там "отпустили цены"?

Но то, что казалось естественным нам, поражает и злит "рыночника". И английский биограф Марко Поло в 80-е годы ХХ века делает ему выговор: "Книга для коммерсантов должна была бы описывать урожаи и сезонные колебания цен так, чтобы дать негоциантам сведения, позволяющие получить максимальный доход от спекуляций и поместить деньги с минимумом риска. Марко же глядит по-иному, с точки зрения общественного интереса и, значит, государства; поэтому неурожай для него не средство получить большую прибыль, а огромное бедствие, опасное для мира между народами, которые его терпят. Бедствие, с которым надо бороться".