Опыт борьбы с удушьем
Шрифт:
– Да что же ты такое говоришь, Сема?! – сердилась Елизавета Львовна. – Ты знаешь, куда ангелы в конце концов попадают? Нет, плохая, плохая! Женя, иди вынеси ведро!
Женя провела счастливые годы на Филях. Пруд очистили, насыпали песчаные берега, и девочки бегали туда летом купаться. Во дворе построили новые дома, и они закрыли вид на деревню Мазилово.
Папа так и не отвел их с Таней посмотреть на дачу Сталина, у него не было времени. «БМВ» за ним больше не присылали, он добирался до работы два часа своим ходом. На новом месте ему нравилось, его любили, и в конце концов он опять стал главным инженером.
Женя заканчивала восьмой класс, когда стало известно о новшествах в системе школьного образования. Вместо десяти классов им сделали одиннадцать и ввели обязательное профессиональное обучение. В их школе специальность для девочек была «продавец в обувном магазине».
– Почему так узко? В стране именно продавцов обуви не хватает? Больше обуви, что ли, стали производить и теперь ее некому продавать? – возмущался Семен Григорьевич.
– Хоть бы повар был – научилась бы готовить, а так что? – отвечала ему Елизавета Львовна.
В школе родителей успокаивали: «Рядом построили новый микрорайон, и там открыли обувной магазин, так что практические занятия будут проходить близко от дома».
Однажды Женя возвращалась с девчонками из кино, и они решили заглянуть в этот обувной магазин, проверить, что к чему. В окне она увидела отца. Он задумчиво стоял у прилавка и наблюдал за работой продавщиц. После посещения магазина Семен Григорьевич твердо решил перевести Женю в другую школу: его дочь не будет продавать обувь и нюхать чужие ноги.
Перевестись оказалось не просто, слишком много было желающих. Наконец, через знакомую, бывшую соседку по дому на Арбате, удалось пристроить Женю в школу на Кутузовском проспекте, с производственным уклоном «портной женского легкого платья». Профессиональной подготовке по швейному делу посвящались два полных учебных дня в неделю.
– Научишься шить, это хорошо, – сказала мама.
Но учиться шить Женя не захотела. Она не выносила уроки шитья и, по выражению учительницы, «успешно симулировала неспособность к швейному делу».
– А еще училка все время говорит «паруйтесь». Что значит паруйтесь? Мы что, в зоопарке и должны спариваться? Что хочешь делай, мама, но я на эти уроки ходить не буду.
Елизавета Львовна расстаралась и добыла для Жени справку об освобождении от профуклона. До окончания школы Женя эти два дня проводила дома.
Женя оставалась первой красавицей школы, пока к ним в десятом классе не перешла Катя Гордеева, дочь известной театральной актрисы, высокая, статная девушка с огромными серыми глазами. Они сразу подружились. Сидели за одной партой, болтали на переменах, вместе бегали в буфет, встречались после школы, ходили в кино, в театр. Катя проводила Женю за кулисы на спектакли матери.
Первый раз, увидев их обеих вместе у себя в гримерке, актриса рассмеялась.
– Вот злые люди говорят, что красивые женщины специально выбирают себе уродливых подруг, чтобы на их фоне казаться еще красивее. Глупость! Посмотрите на себя – обе красавицы, каждая по-своему. Катя – спокойная, величавая, блоковская Снежная маска:
ВотИ ты, Женя, нервная, хрупкая, как Соломинка Мандельштама:
Соломка звонкая, соломинка сухая,Всю смерть ты выпила и сделалась нежней,Сломалась милая соломка неживая,Не Саломея, нет, соломинка скорей.Она декламировала стихи низким грудным голосом, приложив руку к сердцу, как будто перед ней был заполненный амфитеатр, а не две девчонки-школьницы. Жене не понравился «ее» стих: почему соломка неживая, какую смерть она выпила?
…Кате подбросили на стол письмо, очень нехорошее, со множеством гадостей в ее адрес. Когда Женя подошла к их парте, Катя, с горящими щеками, протянула ей исписанный лист бумаги.
– Это ты написала?
Женя взяла письмо в руки. Кто-то не поленился подделать ее почерк и даже вставить пару ее любимых выражений.
– Катя, бог с тобой. Это ерунда какая-то…
– Так это ты или нет? – повторила Гордеева.
– А ты как считаешь? – Женя вспыхнула до корней волос.
– Я не знаю, но почерк твой.
Больше они с Катей не общались. Гордеева пересела за другую парту, и на переменах беспрерывно смеялась с девчонками, как казалось Жене, ей назло.
– Я ведь вижу, что ты переживаешь, думаешь об этом, – сказала ей Елизавета Львовна. – Почему ты не хочешь объяснить Кате, что ты это письмо не писала, что это фальшивка?
– Раз она могла подумать, что я на такое способна, значит, такого она обо мне мнения и, по-моему, дружба здесь невозможна, – заявила Женя.
– Но она не может залезть в твою голову и узнать, что ты думаешь, пока ты этого не скажешь. Люди все устроены более или менее просто. Они хватаются за то, что на виду, за то, что более очевидно. Твой почерк – значит, ты написала.
– Мама, здесь не о чем больше говорить. Я не собираюсь унижаться, оправдываться и что-то там объяснять.
– Это называется гордыня, доченька, – вздохнула Елизавета Львовна. – Никому в жизни это еще не помогало, только шишки себе набьешь.
После десятого класса Женя поехала отдыхать в свой первый взрослый отпуск с Иркой Успенской, с которой они сидели за одной партой и были неразлейвода. Семен Григорьевич со скрипом согласился отпустить Женю и дал денег на поездку, но потребовал, чтобы она звонила и писала каждый день.
В разгар пляжного сезона Геленджик был заполнен отдыхающими, и девушки с трудом сняли небольшую комнатушку у самых гор. На море надо было идти через весь город, волоча на себе все оборудование: ласты, маски, подстилки, питье, еду, книги. На центральном городском пляже с мягким песком люди были утрамбованы как шпроты в банке, некоторым даже не хватало места расстелить полотенце, и они стояли как столбы. Женя и Ирка ходили на далекий дикий пляж, где отдыхающих не было, потому что их отпугивал покрытый острой галькой берег.