«Опыты» мудреца
Шрифт:
Если речь идет о том, чтобы лишить кого-то жизни, необходимо, чтобы все дело представало в совершенно ясном и честном освещении. И жизнь наша есть нечто слишком реальное и существенно важное, чтобы ею можно было расплачиваться за какие-то сверхъестественные и воображаемые события.
От мыслей о смерти более тягостной становится жизнь, от мыслей о жизни – смерть. Первая нам не дает покоя, вторая нас страшит.
Если мы не сумели по-настоящему жить, несправедливо учить нас смерти и усложнять нам конец всего. Если
В жизни надо учиться тому, как упорядочить ее, должным образом прожить, стойко перенося все жизненные невзгоды.
Могу сказать, что со смертью я не знаком, что ничего о ней мне не известно и что я не видел ни одного человека, который на собственном опыте познал бы ее и мог бы просветить меня на этот счет.
Те, кто боятся смерти, полагают, видимо, что знают ее. Что до меня, то я не ведаю, что она собой представляет и что делается на том свете… Того, о чем я не знаю, хорошо оно или дурно, я не страшусь.
Вполне можно представить себе, что врожденной у нас является боязнь страданий, но не боязнь смерти самой по себе: ведь это такая же необходимая сторона нашего бытия, как и жизнь.
Почему бы природа стала наделять нас отвращением и ужасом перед смертью, если та ей столь полезна для порождения и взращивания новых поколений?..
Ум наш к старости коснеет и тяжелеет.
Опасения, желания, надежды влекут к будущему; они лишают нас способности воспринимать и понимать то, что есть, поглощая нас тем, что будет хотя бы даже тогда, когда нас самих больше не будет.
Уединение, как мне кажется, имеет разумные основания скорее для тех, кто успел отдать миру свои самые деятельные и цветущие годы.
Именно привычка сообщает нашей жизни такую форму, какая ей заблагорассудится.
Следует руководствоваться разумными правилами, но не подчиняться им слепо.
Надо уметь переносить то, чего нельзя избежать. Наша жизнь, подобно мировой гармонии, слагается из вещей противоположных, из разнообразных музыкальных тонов, сладостных и грубых, высоких и низких, мягких и суровых. Что смог бы сделать музыкант, предпочитающий лишь одни тона? Он должен уметь пользоваться всеми вместе и смешивать их. Так должно быть и у нас с радостями и бедами, составляющими нашу жизнь. Само существование наше немыслимо без этого смешения; тут необходимо звучание и той и иной струны.
Кто боится страданий, страдает уже от самой боязни.
Ты умираешь не потому, что ты болеешь, а потому, что ты живешь. Смерть покончит с тобой и без помощи болезни.
По
Ко всему в нашей жизни незаметно примешивается смерть: закат начинается еще до своего часа, а отблеск его освещает даже наше победное шествие вперед.
Кто учит людей умирать, тот учит их жить.
Нет науки, которой было бы труднее овладеть, чем умением хорошо и согласно всем естественным законам прожить эту жизнь.
Я считаю жизнь ценной и привлекательной, даже на последнем отрезке. Природа даровала нам ее столь благосклонно обставленной, что нам приходится винить лишь самих себя, если она для нас жестока и если она бесполезно протекает у нас между пальцами.
Человек необычайно озабочен тем, чтобы продлить свое существование; он предусмотрел все в этом отношении: для сохранения тела должны служить гробницы, для увековечения имени – слава.
Самой, на мой взгляд, прекрасной жизнью живут те люди, которые равняются по общечеловеческой мерке, в духе разума, но без всяких чудес и необычайностей.
До чего же ничтожно даже у людей наиболее любознательных знание того мира, который движется перед нами, пока мы проходим свой жизненный путь!.. Если бы мы видели такую же часть нашего мира, какой не видим, мы бы, надо полагать, поняли, насколько бесконечно разнообразие и многоразличие форм. И если взглянуть на сущее глазами природы, то окажется, что на свете нет ничего редкого и неповторимого; оно существует только для нашего знания, которое является весьма ненадежной отправной точкой наших суждений и которое то и дело внушает нам крайне ложное представление о вещах.
Когда судят об отдельном поступке, то, прежде чем оценить его, надо учесть разные обстоятельства и принять во внимание весь облик человека, который совершил его.
Если бы мне было дано вытесать себя по своему вкусу, то нет такой формы – как бы прекрасна она ни была, – в которую я желал бы втиснуться, с тем чтобы никогда уже с нею не расставаться.
Я смертельно боюсь быть в глазах тех, кому довелось знать мое имя, не таким, каков я в действительности, но чем-то иным, на меня не похожим.
Когда мы говорим, что для Бога бесчисленный ряд веков, как прошлых, так и будущих, только одно мгновение, что его благость, мудрость, могущество – то же самое, что и его сущность, то мы произносим слова, которых наш ум не понимает. И тем не менее наше самомнение побуждает нас мерить божество своим аршином.
Наша жизнь – это сплошная забота о приличиях; они опутали нас и заслонили собой сущность вещей. Цепляясь за ветви, мы забываем о существовании ствола и корней.