Опыты научные, политические и философские (Том 3)

Спенсер Герберт

Еще разительнее становится этот контраст между государственной и частной деятельностью, когда мы подумаем, что одна постоянно восполняется другою, даже и в тех областях, которые неизбежно ей предоставляются. Оставив в стороне военную и морскую части, в которых многое исполняется частными подрядчиками, состоящими на казенном жалованье, оставив также в стороне церковь, которая расширяется постоянно не в силу предписаний закона, а путем добровольных усилий; наконец, оставив в стороне и университеты, где настоящее преподавание ведется не чиновниками на жалованье, а частными тюторами, посмотрим, как работает наша судебная система. Законники постоянно твердят нам, что кодификация у нас невозможна, и многие настолько просты, что верят этому. Заметим мимоходом, что то, чего правительство со всеми своими чиновниками не в силах сделать для парламентских актов вообще, то сделано для 1500 таможенных актов в 1825 г. энергией единичного лица, м-ра Дикона Юма (Deacon Hume), и посмотрим, каким образом восполняется недостаток сводной системы закона. Приготовляясь к адвокатской профессии и затем к должности судьи, студенты-юристы должны целыми годами работы приобретать знакомство с этой обширной массой неорганизованного законодательства, и эта организация, которой они ее подвергают и которая считается непосильной для государства, считается в то же время по силам каждого студента (какой сарказм по адресу государства!), который должен произвести ее для своего собственного употребления. Каждый судья может кодифицировать для себя, а "соединенная мудрость" не может. Но каким образом, однако, делает это каждый судья? Благодаря частной предприимчивости людей, приготовивших ему дорогу; благодаря частным кодификациям Блакстона (Blackstone), Кока (Coke) и др., благодаря сводам законов о товариществе, о несостоятельности, о патентах, своду

законов, относящихся к женщинам и всему тому, что ежедневно появляется в печати, обобщениям частных случаев и целыми томами отчетов - все это продукты частной, неофициальной предприимчивости. Устраните всю эту частичную кодификацию, сделанную отдельными частными лицами, и государство пребывало бы в полнейшем неведении своих собственных законов! Если бы несуразность законодателей не была исправлена частными усилиями, отправление правосудия было бы невозможно!

Где же в таком случае основание для постоянно предлагаемого расширения законодательной деятельности? Если, как мы это видели в одном обширном классе случаев, правительственные меры не исцеляют даже вызываемого ими самими зла; если, в другом обширном классе явлений, они ухудшают это зло вместо того, чтобы его упразднить; и если, в третьем обширном классе, они, исцеляя одни недостатки, создают другие и часто еще более серьезные; и если, наконец, государственная деятельность постоянно опережается частной деятельностью, причем, как только что было показано, частной деятельности приходится постоянно исправлять недостатки государственной даже в сфере жизненных функций государства, - какое же основание, после всего этого, желать расширения этой деятельности? Защитники ее могут претендовать на человеколюбие, но никак не на мудрость, если только мудрость не заключается в пренебрежении к опыту.

"Многие из этих аргументов не относятся к делу, - возразят мои оппоненты.
– Истинная исходная точка заключается не в том, действительно ли частные лица и общества действуют успешнее, чем государство, когда вступают с ним в конкуренцию, а в том, не существует ли таких социальных потребностей, которые могут быть удовлетворены только одним государством. Признав даже, что частная предприимчивость делает многое и делает хорошо, тем не менее остается справедливым, что мы ежедневно наблюдаем целую массу нужд, которых она до сих пор не осуществила и не осуществляет в настоящем. В таких случаях некомпетентность ее становится очевидной, и, следовательно, в этих случаях государству следует выступить на помощь ее бессилию, исполняя свою задачу если и не всегда хорошо, то, во всяком случае, насколько для него возможно хорошо."

Не повторяя вышеприведенных фактов, показывающих, что государство приносит в таких случаях более вреда, чем пользы; не останавливаясь даже на том, что в большинстве приводимых фактов кажущаяся несостоятельность частной предприимчивости является результатом предшествующего государственного вмешательства, как может быть в каждом отдельном случае доказано, рассмотрим это возражение, оставаясь в пределах, намеченных им самим. Не было бы надобности в Акте о морской торговле Mercantile Marine Act) для предупреждения плохой постройки судов и дурного обращения с матросами, если бы не существовали законы о навигации, которые их вызывают, а если бы исключить все подобные случаи злоупотреблений или промахов, прямо или косвенно вызванных существующими законами, осталось бы, вероятно, очень мало оснований для выставленного выше возражения; но допустим, что даже в случае, если бы устранены были все искусственные препятствия, осталось бы еще много неудовлетворенных нужд, которые свободным усилиям людей вряд ли удалось бы удовлетворить. Допустим, что это так, и все-таки надобность в законодательной деятельности справедливо остается под сомнением; ибо упомянутое возражение основывается на предположении, ни на чем не основанном, что социальные органы будут и тогда действовать точно так же, как и теперь, и не произведут никаких других результатов, кроме тех, которые мы теперь можем предвидеть. Такова уж привычка этой школы мыслителей делать ограниченный человеческий разум мерилом явлений, которые могут быть постигнуты в полном объеме только всеведением. То, к чему они не видят путей, не может, по их понятиям, иметь места. Хотя общество, развиваясь из поколения в поколение, достигло ступеней, никем не предвиденных, тем не менее у них нет, однако же, действительной веры в развитие, которого они не предусматривают. Парламентские прения представляют собою тщательное взвешивание вероятностей, данными для которых служат вещи, как они есть. Между тем каждый день прибавляет какие-либо новые элементы к вещам, как они есть, и таким образом постоянно являются, по-видимому, невозможные результаты. Кто несколько лет назад предполагал, что изгнанник Лейстер-сквера сделается вскоре императором французов? Кто мечтал о свободной торговле при министерстве лендлордов? Кому снилось, что население Ирландии само найдет средство против излишней скученности, как оно нашло его теперь? В отличие от социальных перемен, возникающих естественными путями, многое возникает обыкновенно такими способами, которые здравому смыслу представляются невозможными. Лавка цирюльника не казалась особенно подходящим местом для возникновения хлопчатобумажной мануфактуры. Никому и в голову не приходило, что начало важным сельскохозяйственным улучшениям будет положено купцом из Лиденголл-стрита. Фермер, конечно, последний человек, от которого можно было ожидать изобретения винтового движения пароходов. Открытие новых архитектурных родов мы менее всего ожидали бы от садовника. И тем не менее, хотя каждый день приносит самые неожиданные перемены самыми странными путями, законодательство продолжает думать, что все будет именно так, как это предполагает человеческое предвидение. Хотя и существует избитое восклицание: "Что бы сказали на это наши деды", доказывающее, что удивительные результаты часто являлись непредвиденными путями и прежде, тем не менее веры в возможность повторения такого явления как будто не существует. Не разумнее ли было бы предположить такую вероятность в наших политических расчетах? Не рациональнее ли будет предполагать, что то, что было в прошлом, повторится и в будущем?

Эта сильная вера в правительственные органы сопровождается такой слабой верой в естественные учреждения (так как эти два явления диаметрально противоположны), что ввиду прошлого опыта многим показалось бы нелепым удовлетвориться уверенностью, что существующие социальные потребности свободным образом будут удовлетворены, хотя нам и неизвестно как. Между тем доказательства именно этого пункта возникают теперь перед их глазами. Примером может служить почти невероятное, неправдоподобное явление, недавно имевшее место в южных графствах. Всякий слышал, конечно, о бедственном положении чулочников - хроническое зло, продолжающееся уже почти 50 лет. Они неоднократно обращались к парламенту с петициями, в которых взывали о помощи; законодательная палата делала не раз попытки помочь делу, но эти попытки не увенчались успехом. Беда казалась непоправимою. Вдруг, года два или три тому назад, введена была круговая вязальная машина, - машина, неизмеримо превосходящая в смысле продуктивности прежнюю чулочную машину, но могущая вязать только паголенки, а не носки. Рабочие Лейстера и Ноттингема, несомненно, с большой тревогой встретили новую машину, ожидая от нее ухудшения своего бедственного положения. Между тем вышло наоборот - машина поправила его совершенно. Удешевив производство, она так неимоверно повысила потребление, что старые чулочные машины, из которых прежде половина была в бездействии за недостатком работы, теперь все в ходу: они приделывают носки к паголенкам, которые вырабатываются на новой машине. Каким безумцем сочли бы человека, который ждал бы спасения от такой причины! Если мы теперь от непредвиденного устранения недостатков перейдем к непредвиденному осуществлению нужд, мы увидим то же самое. Ни один человек не угадал в электромагнитном открытии Эрстеда зерно нового органа для поимки преступников и для облегчения сношений. Никто не думал, что железные дороги сделаются со временем средством для распространения дешевой литературы. Никто не предполагал, когда Художественное общество (Society of Arts) задумало международную выставку фабричных изделий в Гайд-парке, что результатом этого явится место для развлечения и просвещения народа в Сиденгаме.

Но есть еще более глубокий ответ на воззвания нетерпеливых филантропов. Дело в том, что мы не только можем спокойно положиться на то, что социальная жизнь выполнит мало-помалу всякое, хотя бы самое преувеличенное, требование спокойно и свободно; дело даже не в том, что такое естественное выполнение будет непременно успешным, это не будет положенная сверху заплата, как при искусственном выполнении, - дело в том, что, пока оно не будет исполнено таким естественным образом, оно совсем не должно быть исполнено. Для многих это покажется странным парадоксом, но мы надеемся очень скоро доказать, что это совершенно справедливо.

Выше было замечено, что сила, приводящая в движение всякий социальный организм - правительственный, торговый или какой бы то ни было другой, есть скопление, аккумуляция личных желаний. Как

не может быть индивидуального действия без существования желания, так, сказали мы, не может быть и социального действия без существования соответствующего агрегата желаний. К этому нам остается здесь еще прибавить, что как существует общий для индивидуумов закон, что более сильные желания, т. е. соответствующие наиболее существенным функциям, удовлетворяются раньше и, в случае нужды, даже в ущерб более слабым и менее важным, так и для общества должен быть общий закон, что главные потребности социальной жизни, необходимые для существования народа и его размножения, будут удовлетворяться при естественном порядке вещей, ранее менее настоятельных. Как частный человек обеспечивает себе прежде всего питание, затем одежду и кров и тогда только женится и, если это ему по силам, обзаводится затем коврами, фортепиано, винами, нанимает слуг и дает званые обеды, так и в процессе социальной эволюции мы видим сначала приспособление для защиты от врагов и для более успешной охоты; мало-помалу является такое политическое устройство, какое необходимо для поддержания существования этих комбинаций; впоследствии под давлением усиленного требования на пищу, одежду, жилища возникает разделение труда; а когда обеспечены все животные потребности, вырастают мало-помалу литература, наука и искусства. Не ясно ли, что эти последовательные эволюции протекают в порядке, соответствующем их относительной важности? И разве не ясно опять-таки, что, являясь продуктом некоторого агрегата желаний, каждая из них должна являться сообразно своей важности, если существует закон для индивидуумов, что самое сильное желание соответствует наиболее необходимым действиям? Не ясно ли, наконец, что порядок относительной важности будет более однообразно соблюдаться в социальной деятельности, чем в индивидуальной, так как личные идиосинкразии, нарушающие этот порядок в последнем случае, в первом взаимно уравновешиваются? Если кому-нибудь это неясно, пусть возьмет книгу, описывающую жизнь на золотых приисках. Там он найдет весь этот процесс в малом масштабе. Он увидит, что, так как золотоискатели должны есть, им приходится давать такие цены за съестные припасы, чтобы выгоднее было держать лавку, чем искать золото. Так как лавочникам нужен товар, они платят громадные деньги за его провоз из ближайшего города, и находятся люди, которые, видя, что на этом можно разжиться, делают это своею специальностью. Таким образом, является спрос на телеги и лошадей; высокие цены собирают их со всех сторон, а за ними являются и колесники, и шорники. Кузнецы, точащие кирки, доктора, необходимые для лечения лихорадки, получают непомерные цены сообразно надобности в них и стекаются вследствие этого туда в соответствующем числе. Сейчас же является недостаток в товарах, нужно привозить их из других стран. Матросам приходится давать увеличенную плату, чтобы они не бежали с кораблей и не предпочли сделаться рудокопами; это вызывает увеличение расходов на фрахт; более высокий фрахт скоро привлекает новые суда и, таким образом, быстро создается целая организация для снабжения приисков товарами со всех концов света. Всякая фаза этой эволюции является в порядке потребностей в ней или, как мы говорим, в порядке постепенной интенсивности желаний, которым служит. Всякий человек занимается тем, что, по его мнению, лучше оплачивается; то, что лучше оплачивается, есть то, за что другие больше дают; то, за что они больше дают, есть то, чего они при данных условиях больше всего желают. Отсюда следует, что последовательность будет заключаться в переходе от более важного к менее важному. Требование, которое в какой-либо момент остается неисполненным, должно принадлежать к такому роду, за исполнение которого люди не хотят платить настолько дорого, чтобы кому-нибудь было выгодно исполнять его, т. е это должно быть менее нужное требование, чем все другие, за исполнение которых они согласны платить больше и потому должны ждать, пока будут сделаны более нужные вещи. Теперь не ясно ли, что тот же закон действует и во всяком обществе? И не верно ли будет для более поздних фазисов социальной эволюции, как и для более ранних, что при свободном течении вещей менее важные нужды будут подчинены более важным?

В этом и заключается подтверждение кажущегося парадокса, что, прежде чем какая-либо общественная потребность найдет свободное удовлетворение, она не должна вовсе удовлетворяться. Из этого должен быть сделан вывод как для нашего усложненного состояния, так и для более простых, что то, что не сделано, есть вещь, от исполнения которой люди не могут выиграть так много, как от исполнения других вещей, и, следовательно, вещь, исполнение которой для общества не так желательно, как исполнение других вещей, а отсюда неизбежно следует, что искусственно вызванное исполнение такого рода вещей влечет за собой небрежение к более важным предметам, которые были бы в это время сделаны, а это значит, более важным требованием жертвовать в пользу менее важного.

"Но, - скажут нам, быть может, на это, - если правительство, представительное правительство по крайней мере, действует так же, подчиняясь известному агрегату желаний, почему же мы не можем ожидать и в этом случае нормального подчинения менее нужного более нужному?" На это я скажу, что, хотя правительство и имеет некоторую наклонность следовать этому порядку, хотя первичные потребности для общественной обороны и личной охраны, из которых вырастает правительство, удовлетворяются этими органами в надлежащей последовательности, причем то же самое было, по всей вероятности, и с некоторыми другими ранними и простыми потребностями, тем не менее, когда эти потребности перестают быть немногочисленными, всеобщими и сильными, но подобно тем, исполнение которых выпадает на долю позднейших стадий цивилизации, становятся многочисленными, частичными и умеренными, суждению правительства нельзя вполне доверять. Из громадного числа менее важных потребностей, физических, интеллектуальных и нравственных, ощущаемых в различной степени как отдельными классами, так и всей массой в целом, в каждом отдельном случае выбрать наиболее настоятельную потребность - это задача, которая не по силам ни одному правительству. Ни один человек, или хотя бы их было несколько, надзирая за обществом, не может видеть, что для него наиболее необходимо; обществу должна быть предоставлена свобода почувствовать, в чем оно более всего нуждается. Способ решения должен быть экспериментальный, а не теоретический. Предоставленные изо дня в день свободному испытыванию бедствий и неприятностей всякого рода, в различной степени воздействующих на них, граждане постепенно приобретают к ним отвращение пропорционально их размерам и соответствующее желание освободиться от них, которое при свободном поощрении противодействующих факторов должно перейти в устранение первоначально наибольшей несообразности. И как бы неправильны ни были эти процессы (мы признаем, что привычки и предрассудки людей создают множество аномалий, реальных или кажущихся), они все-таки гораздо более надежны, чем суждения законодателей. Кто в этом сомневается, того мы можем убедить примерами, а для того чтобы придать последним наибольшую доказательность, мы остановимся на случае, в котором правящая власть считается наиболее компетентным судьей. Мы говорим о наших путях сообщения.

Думают ли те, которые утверждают, что железные дороги были бы лучше построены, если бы за дело взялось правительство, что при этом был так же однообразно соблюден постепенный, в смысле сравнительной важности линий, порядок, как это было, когда дело велось частною предприимчивостью. Стимулированная расчетом на громадное движение, - движение, превосходившее тогдашние средства передвижения, первая железнодорожная линия пролегла между Ливерпулем и Манчестером. За ней последовал Grand Junction и линия, соединяющая Лондон с Бирмингемом (теперь вошедшая в цепь дорог London and North Western); за нею - the great Western, the south Eastern, the Eastern Counties, the Midland. После того наши капиталисты начали заниматься побочными линиями и ветками Как и надо было ожидать, железнодорожные общества проводили прежде всего наиболее необходимые и, следовательно, наилучше оплачивающиеся линии, повинуясь тому же самому импульсу, который побуждает земледельца искать высокой платы предпочтительно перед низкой. Чтобы правительство выбрало в этом случае лучший порядок, вряд ли возможно предполагать, потому что тут именно и следовали самому лучшему порядку, но что выбран был бы худший, это подтверждается всеми доказательствами, которыми мы располагаем. За недостатком материала для прямой параллели мы приведем случаи неблагоразумного проведения дорог в Индии и колониях. Как пример усилий государства к облегчению сообщения приведем тот факт, что, в то время как наши правители жертвовали сотнями жизней и потратили несметные сокровища на отыскание северо-западного прохода, который был бы бесполезен, если бы был найден, исследование Панамского перешейка и проведение на нем железных дорог и каналов они предоставили частным обществам. Но, не останавливаясь долго на этом косвенном примере, мы ограничимся одним лишь образчиком устроенного правительством торгового канала у нас дома Каледонским каналом. До настоящего времени (1853) эта общественная работа стоила более миллиона фунтов. Теперь он уже много лет как открыт, и правительство в лице своих надсмотрщиков постоянно озабочено получением от него дохода. В результате получилось, как видно из сорок седьмого ежегодного отчета, вышедшего в 1852 г. годового дохода 7909 ф., расхода 9,261 ф. дефицит 1352 ф. Было ли когда такое значительное предприятие с таким плачевным результатом построено каким-нибудь частным обществом?