Опыты научные, политические и философские (Том 3)

Спенсер Герберт

Существует, однако же, особый вид свободной кооперации, возникающий, подобно всем прочим, независимо от государственной деятельности и играющий значительную роль в удовлетворении некоторых родов потребностей. Как ни обычен этот вид свободной кооперации, он упускается обыкновенно из виду в социологических исследованиях. Как из газетных статей, так равно и из парламентских прений можно было бы заключить, что, помимо силы, заключающейся в своекорыстной деятельности человека, не существует никакой другой социальной среды, кроме правительственной. Как будто бы нарочно закрывают глаза на тот факт, что кроме своекорыстных интересов люди имеют также интересы сочувствия, и эти последние, действуя в каждой личности, сообща создают результаты вряд ли менее значительные, чем те, которые вызываются эгоистическими интересами. Правда, на ранних ступенях социальной эволюции, пока социальный тип имеет преобладающий милитарный характер, созданные таким образом учреждения еще не существуют; в Спарте было, вероятно, очень немного, а, может быть, и вовсе не было филантропических учреждений. Но по мере возникновения социальных форм, приближающихся к мирному типу, - форм, при которых развивается промышленная организация, и деятельность людей принимает характер, не иссушающий постоянно их симпатических чувств, структуры, порождаемые этими чувствами, увеличиваются в числе и значении. К эгоистическим интересам и созданным ими кооперациям присоединяются альтруистические интересы с соответственными кооперациями, и чего не делают одни, то делается другими. Тот факт, что в своем изложении опровергаемой им доктрины проф. Гексли не указывает на действия альтруистических чувств, как дополняющие действия чувств эгоистических, удивляет меня тем более, что сам он обнаруживает в такой высотой степени эти чувства и своею собственной жизнью доказывает, каким сильным социальным фактором они могут стать. Пользуясь полезным выражением Конта, бросим беглый взгляд на результаты, созданные у нас индивидуальным и коллективным "альтруизмом".

Я не буду останавливаться, несмотря на то что и здесь обнаруживаются некоторые следы этих чувств, на тех многочисленных учреждениях, которые дают людям возможность уравновешивать свои шансы в жизни, как то страховые общества, обеспечивающие против бедствий, порождаемых преждевременной смертью, несчастными случаями,

огнем, крушениями, ибо происхождение их по преимуществу меркантильное и эгоистическое. Я ограничусь также только упоминанием о тех многочисленных кружках взаимопомощи, возникших среди рабочего класса в силу свободной инициативы, в целях взаимной помощи на случай болезни и приносящих, несмотря на свои недостатки, очень значительную пользу, - ибо и они, хотя заключают в себя более значительный элемент симпатии, тем не менее поддерживаются главным образом своекорыстным расчетом. Оставим их в стороне и обратимся к организациям с более резко выраженным альтруистическим характером, и прежде всего к тем, которые служат религиозным интересам. Если мы в Шотландии и Англии исключим из этой области все то, что не установлено законом: в Шотландии - епископальную церковь, свободную церковь, соединенных пресвитерианцев и другие диссентерские корпорации; в Англии - методистов, индепендентов и различные менее значительные секты; если мы от государственной церкви отнимем все то, что было внесено в нее за последнее время добровольным усердием, особенно заметным благодаря появившимся повсюду новым храмам; затем, если мы и из остальной ее части исключим еще ту энергию, которую возбудило в ней в течение последнего столетия соревнование с диссентерами, - мы последовательно доведем ее до того унизительного, инертного состояния, в котором застал ее Джон Уэслей. И вы убедитесь тогда, что более половины организации и неизмеримо более половины ее функций не правительственного происхождения. Взгляните на бесчисленные учреждения для облегчения человеческих бедствий - больницы, даровые лечебницы, богадельни, на различные благотворительные общества, которых в одном Лондоне насчитывается около 600-700. Начиная с нашего громадного св. Фомы (st. Thomas), превосходящего размерами сам дворец законодательства, до обществ Доркаса и сельских кружков, заботящихся об одеянии неимущих, мы имеем целую массу благотворительных учреждений, разнообразных по роду и многочисленных по количеству, которые поддерживают, быть может даже слишком широко, установленное законом учреждение, и сколько бы вреда рядом с добром они иногда ни причиняли, они принесли его все же гораздо менее, чем закон о бедных до его изменения в 1834 г. Наряду с этим существуют и более яркие примеры значения подобных учреждений, как, например, Anti-Slavery Society, общество, поставившее себе целью борьбу против рабства и добившееся его уничтожения, несмотря на чрезвычайно сильную оппозицию в парламенте. Если мы станем искать примеры более близкие нам по времени, мы найдем их в быстрых и успешных действиях во время безработицы на хлопчатобумажных фабриках в Ланкашире, так же как и в организации помощи в прошлом году в разбитой и разоренной Франции. И наконец, взгляните на нашу образовательную систему как она существовала вплоть до последнего времени. За исключением тех школ, которые открываются людьми для личных выгод, все остальные школы и колледжи были открыты или поддерживались частными лицами в интересах своих сограждан или их подрастающего поколения. За исключением тех немногих школ, которые были в большей или меньшей мере основаны королями, многочисленные субсидированные школы, рассеянные по всему государству, возникли благодаря альтруистическим чувствам (поскольку, впрочем, основатели их не руководились желанием приуготовить себе тепленькое местечко на том свете). И когда, несмотря на все эти приспособления для распространения просвещения, бедный попал почти всецело под власть богатого, откуда явилось спасение? Возникла новая альтруистическая организация, поставившая себе целью просвещение народа, поборовшая противодействие духовенства и правящего класса, принудившая их выступить на путь соревнования и создавать подобные же альтруистические организации, пока система школ, местных и общих, церковных, диссентерских и светских, не привела народную массу из состояния почти полного невежества к такому, при котором почти вся она обладает некоторыми зачатками знания. Не будь этих свободно развившихся органов, и невежество было бы у нас всеобщим явлением. И эти возникшие в силу одной только частной инициативы органы, эгоистического или альтруистического происхождения, создали не только то знание, которым обладает теперь народ и промышленный класс, и даже не только знание тех, которые сочиняют книги и пишут руководящие статьи, но также и знание людей, которые в качестве министров и законодателей правят страной. Между тем теперь, как это ни странно, наша интеллигенция с пренебрежением относится к своим отцам и презирает тех, которым обязана своим существованием и самым сознанием своего собственного значения, как будто бы они не сделали и не могли сделать ничего ценного! Прибавлю еще один только факт. Этим свободным органам мы обязаны не одною только учебной организацией и плодотворными результатами ее на поприще народного просвещения, - им же мы обязаны также и значительным прогрессом культуры в качественном отношении, прогрессом, который в последнее время, к счастью, начинает уже сказываться. Распространение научного образования и научного духа создано не законами и чиновниками. Наши ученые общества возникли благодаря свободной кооперации людей, заинтересованных в накоплении и распространении тех истин, которые составляют предмет их занятий. Хотя Британская ассоциация и получала время от времени незначительные субсидии, но вызванные ими научные результаты очень незначительны по сравнению с результатами, достигнутыми помимо такого рода поддержки. Убедительное доказательство могущества возникающих подобным образом учреждений и представляет нам история Королевского института. Являясь продуктом альтруистической кооперации, он имел целый ряд выдающихся профессоров, как-то: Юнг, Дэви, Фарадей и Тиндаль, и вызвал такой ряд блестящих открытий, в сравнение с которыми не могут идти открытия какого бы то ни было поддерживаемого государством учреждения.

Итак, я полагаю, что люди, вынужденные, в силу условий существования гражданского общества, искать удовлетворения своих потребностей путем удовлетворения потребностей своих сограждан и побуждаемые чувствами, развившимися в них под влиянием социальной жизни, служат чужим потребностям независимо от своих собственных, находятся под влиянием двух родов сил, соединение которых вполне достаточно для поддержания полезной деятельности во всех ее видах. Факты, как мне кажется, вполне подтверждают мой взгляд. Правда, что apirori человек вряд ли счел бы возможным, чтобы люди могли достигать подобных результатов при помощи бессознательных коопераций, так же точно, как ему трудно было бы представить себе apirori, что такой же бессознательной кооперации обязан своим развитием и человеческий язык. Но рассуждение a posteriori, самое надежное, когда факты у нас налицо, убеждает нас, что это так, что люди действительно могут совершать подобное, что они совершили уже в прошлом много поразительного и в будущем совершат, может быть, еще больше. Я думаю, что вряд ли какое-либо научное обобщение имеет более широкий индуктивный базис, чем наш взгляд, что эти эгоистические и альтруистические чувства представляют собою своего рода силы, соединение которых способно вызвать к жизни и поддерживать все те виды деятельности, которые создают здоровую, нормальную национальную жизнь, - при одном только условии, чтобы они были подчинены отрицательно-регулятивному контролю центральной власти, чтобы весь в совокупности агрегат индивидуумов, действуя посредством закона и исполнительных органов в качестве его агентов, налагал на каждого индивидуума, на каждую группу индивидуумов те ограничения, которые необходимы для предупреждения прямых или косвенных агрессивных действий.

В дополнение к моей аргументации здесь не лишнее будет показать, что громадное большинство тех зол, для пресечения которых призывается на помощь государственная власть, возникает, непосредственно или косвенно, благодаря тому, что последняя не исполняет надлежащим образом своих отрицательно-регулятивных функций. Начиная с траты, может быть, 100 миллионов национального капитала на непроизводительные железнодорожные линии, траты, за которые ответственна законодательная власть, так как она разрешила нарушение контрактов первоначальных собственников {См. опыт "Нравственность и политика железных дорог".} и кончая железнодорожными катастрофами и сопровождающими их смертельными случаями, вызванными небрежностью, которая никогда не достигла бы своих настоящих размеров, если бы существовал достаточно легкий способ нарушения договора между компанией и пассажиром, - почти все недостатки железнодорожного хозяйства возникли благодаря бездеятельности правосудия. Итак, везде и всюду мы видим одно и то же: если бы ограничительная деятельность государства была быстра, успешна и безвозмездна для потерпевших, почти все доводы в пользу положительной деятельности государства исчезли бы сами собою. Теперь с моей стороны, будет уместно перейти к следующим замечаниям по поводу названия, данного этой теории государственной деятельности. Возможно, что название "административный нигилизм" вполне соответствует высказанному В. Гумбольдтом взгляду: я незнаком с его трудом. Но я решительно не вижу, каким образом оно может выражать защищаемую мною доктрину; точно так же не усматриваю и того, чтобы ей вполне соответствовало другое, более положительное, название "полицейское государство". Понятие о полицейском государстве не заключает в себе понятия об организации для целей внешнего покровительства. Я же вполне признаю, что до тех пор, пока каждая нация занимается грабежом, все другие нации должны быть настороже, чтобы посредством армии, или флота, или того и другого вместе в случае надобности отразить нападение грабителей. Между тем название полицейского государства, в обычном своем значении, не обнимает собою этих необходимых в борьбе с внешними врагами приспособлений для нападения и защиты. С другой стороны, оно не покрывает и всей относящейся сюда области. Выражая собою совершенно определенно представление об организации, необходимой для предупреждения и наказания уголовных нарушений, оно совершенно исключает представление о не менее важной организации для противодействия нарушениям гражданского характера, - организации, в высшей степени существенной при надлежащем исполнении отрицательно-регулятивных функций. Хотя полицейская власть может быть рассматриваема как подразумеваемая поддержка для решений во имя закона по всем вопросам, возникающим в судах nisi prius, но так как полицейская власть здесь редко проявляется видимым образом, то название "полицейское государство" не указывает на эту очень важную часть отправления правосудия. Я не только не стою за политику laissez-faire в том смысле, какой обыкновенно придается этим словам, но защищаю более деятельную власть той категории, которую я различаю как отрицательно-регулятивную. Одна из причин, почему я настаивал на исключении государственной деятельности из других областей, заключается в том, чтобы сделать ее более успешной в ее настоящей сфере. И я старался показать, что неудовлетворительное исполнение государством его обязанностей в пределах его настоящей сферы продолжается и до сих пор, потому что его время тратится главным образом на исполнение фиктивных обязанностей {См. опыт "Чрезмерность

законодательства".}. Существует целый ряд фактов, как, например, в случае банкротства, - трата трех четвертей, а иногда и более, имущества несостоятельного должника на расходы; вынуждение кредиторов под опасением проволочки и незначительности размера платежей при окончательном расчете принимать всякое предложение, как бы оно ни было невыгодно; в силу таких условий оказывается, что закон о банкротстве предоставляет как бы премию мошенникам, - все это факты, которые давно прекратили бы свое существование, если бы граждане сосредоточили свое внимание на установлении надлежащей судебной системы. Если бы надлежащее исполнение государством его существеннейших функций составляло решающий вопрос при выборах, нам не приходилось бы видеть, - что теперь не редкость - как дрожащий от холода поселянин, крадущий колья из чужого палисадника, чтобы нагреть свой коттедж, или голодный рабочий, укравший что-нибудь из чужого огорода, подвергаются каре, превосходящей по своей строгости древнееврейские наказания, тогда как громадные финансовые мошенничества, разоряющие тысячи людей, остаются безнаказанными. Если бы отрицательно-регулятивная деятельность государства в вопросах внутреннего управления имела преобладающее значение в умах людей как в сфере законодателей, так и вне ее, то образ действий, которому подверглись недавно г-да Уолкер из Корнгилля, был бы невозможен: обокраденные на сумму в б тыс. ф., потратив 950 ф. на награды за открытие и преследование воров, они не могут добиться возвращения им их собственности, найденной на ворах: таким образом они несут на себе издержки по отправлению правосудия, тогда как Лондонская корпорация наживает на их потере 940 ф. Вышеизложенный взгляд основывается именно на том, что, по моему мнению, эти вопиющие злоупотребления и упущения, характеризующие состояние нашего правосудия, требуют исцеления прежде всех других зол и что это исцеление может идти только рука об руку с постепенным сведением внутренних функций государства исключительно к отправлению правосудия. Все организации, к какому бы роду они не принадлежали, иллюстрируют для нас тот закон, что успешность какой-либо деятельности может идти только рука об руку со специализацией как строения, так и функций, - специализацией, которая неизбежно предполагает сопутствующее ей ограничение. Как я уже говорил в другом месте, развитие представительного строя есть развитие такого типа правления, который наиболее приспособлен к такому отрицательно-регулятивному контролю и менее всех других годится для положительно-регулятивной власти {См. опыт "Представительное правление".}. Это учение, утверждающее, что, в то время как отрицательно-регулятивная власть должна расширяться и улучшаться, положительно-регулятивная должна постепенно сокращаться, и что одна перемена предполагает другую, может быть по справедливости названо учением о специализации управления, если говорить о нем с точки зрения администрации. Я сожалею, что характер моего изложения привел к неверному истолкованию этого учения. Или я не объяснил своей мысли надлежащим образом, что меня удивляет, или место, потребное для того, чтобы доказать, что не входит в обязанности государства, настолько превышает место, которое приходится употребить для определения его обязанностей, что эти последние производят очень слабое впечатление. Как бы то ни было, но тот факт, что проф. Гексли так истолковал мой взгляд, доказывает, что он нуждается в более полном разъяснении, ибо, если бы он понял меня согласно моей мысли, он не подвел бы, как мне кажется, моего положения под такую рубрику и не счел бы нужным возбудить вопрос, на который я здесь дал посильный ответ.

Postscriptum. После окончания этой статьи до моего сведения дошел заслуживающий некоторого внимания факт, относящийся к вопросу о деятельности государства. Существует, по крайней мере, одна область, в которой государство преуспевает, - это почтовое ведомство. И это последнее приводится иногда как доказательство превосходства государственного управления над частным.

Я не подвергаю сомнению удовлетворительность нашего почтового устройства и не думаю утверждать, что эта отрасль государственного управления, в настоящее время хорошо поставленная, могла бы быть с пользою изменена. Возможно, что тип нашего социального строя настолько уже в этом отношении установился, что радикальная перемена была бы невыгодна для нас. По отношению к тем, которые придают большое значение такому успеху, я ограничился лишь замечанием, что успехи, приведшие наше почтовое ведомство к таким почтенным результатам, не были созданы правительством, напротив, - они были ему навязаны извне. В доказательство я сослался на то, что система почтовых карет (mail-coach) была создана частным предпринимателем Пальмером и должна была при своем возникновении преодолеть официальную оппозицию; что реформа, предпринятая мэром Роуландом Гиллем (Rowland-Holl), была проведена наперекор мнению чиновников; далее я указал на то, что и при теперешнем положении почтового ведомства многое в нем делается частными предпринимателями, что правительство для большинства своих внутренних сообщений прибегает к помощи железнодорожных компаний, для внешних сообщений - к пароходным обществам, ограничиваясь местным собиранием и распределением почтового материала.

Что касается общего вопроса, смогла ли бы частная предприимчивость, в отсутствии существующей почтовой системы, создать свою систему, настолько же или еще более успешную, я могу сказать только то, что аналогичные явления, которые представляет нам наша газетная система с ее успешной организацией продажи газет, служат нам ручательством в этом случае. И только недавно я убедился не только в том, что частная предприимчивость вполне способна создать нечто подобное, но и что, если бы не формальное запрещение, она сделала бы давно то, что государство сделало только недавно. Вот доказательство:

"Облегчение корреспонденции между различными частями Лондона не входило первоначально в число задач почтового ведомства. Но в царствование Карла II один предприимчивый гражданин Лондона, Виллиам Докрей, учредил, с большими издержками, городскую почту, которая доставляла письма и посылки шесть или восемь раз в день в бойкие и многолюдные улицы близ биржи и четыре раза в день в предместья столицы... Лишь только сделалось ясным, что спекуляция будет выгодною, герцог Йоркский тотчас же восстал против нее, как против нарушения его монополии, и судебные места постановили решение в его пользу!" (Маколей. Ист. Англии II. Полн. собр. соч., VI, стр. 382 и сл.).

Таким образом, оказывается, двести лет тому назад частная предприимчивость создала местную почтовую систему, в отношении дешевизны и частоты распределения подобную той, которая основана недавно и превозносится как продукт государственной деятельности. Судя по результатам, достигнутым частною предприимчивостью в других областях, в которых она точно так же начинала с малого, мы можем заключить, что начатое таким образом дело распространилось бы по всему королевству, сообразно существующей в нем потребности и насколько позволили бы обстоятельства. Следовательно, мы и в этом отношении ничем не обязаны государству, напротив, мы имеем основание предполагать, что при отсутствии правительственного запрещения мы давным-давно имели бы почтовую организацию, подобную нынешней.

Postscriptum. Когда настоящий опыт был перепечатан в третьей серии моих "Опытов научных, политических и философских", я включил в предисловие к нему несколько объяснений, относящихся к ответу проф. Гексли. За отсутствием этого предисловия, теперь уже несвоевременного, я нахожу эту приписку наиболее подходящим местом для этих разъяснений. Поэтому привожу их здесь:

"Выскажу здесь несколько слов по поводу краткого возражения на мои доводы, сделанного проф. Гексли в предисловии к его книге, озаглавленной "Critiques et Adresses". В ответ на приведенные им основания, заставляющие его, по его словам, настаивать на том, что название "административный нигилизм" вполне соответствует изложенной мною под названием "отрицательно-регулятивной" системе, я мог бы с таким же правом спросить, соответствует ли название "этический нигилизм" тому, что осталось бы от десяти заповедей, если бы исключить из них все положительные предписания. Если восемь заповедей, которые все по существу или буквально подходят под рубрику: "ты не должен", составляют ряд правил, который вряд ли может быть назван нигилистическим, то я положительно не могу себе представить, каким образом может быть названа этим именем административная система, ограниченная подкреплением такого ряда правил, особенно если к наказанию за убийство, воровство, прелюбодеяние и лжесвидетельство она прибавляет наказание за все менее значительные нарушения, начиная с самоуправства, нарушения договора и кончая нарушением спокойствия соседей. Относительно второго существенного вопроса, поскольку ограничение внутренних функций государства исключительно только отрицательно-регулятивными согласно с тою теорией социального организма и его органов власти, которую я защищаю, я имею право сказать, мне кажется, что несостоятельность моего возражения пока еще не доказана. Мне молчаливо предложен был вопрос, как согласить аналогию, проведенную мною между государственной организацией, управляющей действиями политического организма, и теми нервными организациями, которые управляют органическими действиями живого индивидуума, с моим убеждением, что социальные деятельности в главном взаимно согласуются. Я ответил следующее: я признаю необходимыми положительно-регулятивные функции государства в отношении к средствам нападения и обороны, необходимые в интересах национального самосохранения в течение хищнического фазиса социальной эволюции; и я не только признаю важность его отрицательно-регулятивных функций в отношении внутренней социальной работы, но и настаивал на том, чтобы они исполнялись более успешно, чем до сих пор. Тем не менее, признавая, что внутренняя социальная работа должна подчиняться тому сдерживающему воздействию государства, которое заключается в предупреждении агрессивных действий граждан, прямых или косвенных, я утверждал, что координация этих внутренних социальных деятельностей исполняется другими органами другого рода. Я старался доказать, что эти два утверждения не противоречат друг другу, показывая, что в индивидуальном организме эти жизненные процессы, соответствующие процессам, составляющим жизнь нации, также регулируются существенно независимой нервной системой. Проф. Гексли напоминает мне, что новейшие исследования все более подтверждают влияние цереброспинальной нервной системы на процессы органической жизни, чему можно бы, однако, противопоставить возрастающую очевидность влияния симпатической нервной системы на цереброспинальную. Но, признавая указанное им влияние (которое соответствует тому влиянию правительства, какое я считаю необходимым), я полагаю, что мои положения не опровергнуты, поскольку очевидно, что внутренние органы, управляемые своей собственной нервной системой, могут поддерживать жизненные функции и тогда, когда контроль цереброспинальной системы существенно задержан, например сном, действием анестезирующих средств или какими-либо другими причинами, вызывающими нечувствительность; они подтверждаются также и тем, что значительная степень координации может существовать даже между органами существа, совершенно лишенного нервной системы".

XIV

ОТ СВОБОДЫ К РАБСТВУ

(Впервые напечатано в качестве введения

к сборнику антисоциалистических опытов,

вышедшему в начале 1891 г. под заглавием:

"В защиту свободы")

Суждения здравого смысла об общественных явлениях нередко оказываются в резком противоречии с фактами: так, например, меры, направленные к изъятию из обращения той или другой книги, усиливают ее распространение в публике; попытки ограничить ростовщичество только ухудшают положение должников, принуждая их платить еще более высокие проценты; некоторые продукты оказывается всего труднее достать на месте их производства и т. п. Одним из наиболее любопытных примеров этого рода является тот факт, что чем больше улучшается порядок вещей, тем громче становятся жалобы на его недостатки.