Оранжевый портрет с крапинками

Крапивин Владислав Петрович

— Вот твоя сумка.

— Ой… вот хорошо. Спасибо, Фаддейка.

— За что? — хмыкнул он. И спросил: — Пошли обратно?

— Только не через могилки, ладно?

— Сейчас можно по берегу.

От церкви на обрыв их привела невидимая в траве, но ощутимая своей твердостью дорожка (видимо, мощенная кирпичом). Ночь совсем почернела, даже на западе исчез белесоватый полусвет. Река была почти неразличима. На том берегу уютно горели окошки. Но ярче этих огоньков сияли белые большие звезды, а между ними светилась звездная пыль. Кроме белых

звезд были переливчато-голубые и желтые.

Фаддейка показал на одну, голубоватую:

— Вот это Юпитер. В хороший бинокль у него спутники видно. Мне наш сосед, студент Вася, бинокль давал… А Марса сейчас не видать… — Он помолчал и добавил другим голосом, снисходительным: — А ты ничего, не боязливая.

— Ты тоже ничего…

Фаддейка посопел и вдруг признался:

— Нет, я часто боюсь. Только я себя… ну… перегибаю. Я первый раз на колокольню знаешь как боялся лезть! Прямо все внутри дрожало. А я потом еще раз, еще…

— Когда страх пересиливаешь, это и есть смелость, — сказала Юля.

— Наверно… — шепотом ответил Фаддейка.

Они вышли на верхнюю площадку лестницы, и Юля остановилась. «Какой длинный день получился», — подумала она.

Хорошо было под звездами. Только слишком прохладно. Юле показалось, что Фаддейка вздрогнул.

— Зябнешь, — обеспокоилась она. — Куртку дать?

— Нет, нисколько не холодно… А знаешь, почему я стараюсь страх перегибать? Потому что от него всякие предательства бывают.

— Это верно, — вздохнула Юля.

— А когда человек изменником делается, это хуже всего в жизни, — тихо сказал Фаддейка. — Я этого больше всего на свете боюсь.

В печальном его полушепоте ощутилась вдруг такая тревога, что Юля поежилась и ладонями сжала Фаддейкины плечи — тонкие и теплые.

— Да ты что! Чего ты боишься? Никогда с тобой такого не случится…

— А если вдруг нечаянно… — еще тише сказал он.

— Разве это бывает нечаянно?

Фаддейка шевельнул плечами под Юлиными ладонями. Сумрачно шмыгнул носом и прошептал:

— Иногда такой дурацкий сон снится, будто я кого-то предал случайно и тут уж ничего нельзя сделать, хоть убейся. Если даже убьешься, это ведь все равно не исправишь…

— Какие-то у тебя сны неуютные… — опять поежилась Юля.

— Ну нет, мне и хорошие снятся. Но такой — тоже… — Фаддейка ускользнул из-под Юлиных рук и спросил уже другим голосом, побойчее: — А если у тебя два друга и так получается: если спасти одного — значит, изменить другому? Как тут быть?

— Ну… по-моему, так не бывает.

— Это вообще-то не бывает, но вдруг один раз случится?

— Тогда… я даже не знаю.

Фаддейка молчал с полминуты. Потом решительно сказал:

— А чего тут не знать? Надо помогать тому, у кого беда сильнее.

— Да… наверно. А с чего у тебя, Фаддейка, такие мысли? Грустные какие-то.

— У меня всякие мысли. Потому что думаются. А с чего трудно сказать. — Он по-взрослому усмехнулся. — Люди про все на свете спрашивают: с чего да почему. И хотят,

чтобы одна простая причина была. А причин всегда целая куча, и они перепутываются.

— Это верно… Пойдем домой, Фаддейка.

Он вдруг взял ее за руку — быстро и привычно, как братишка.

— Пойдем, Юля.

Кино вниз головой

Утром Фаддейка стукнул в окно и позвал Юлю завтракать.

В кухне стояла на столе вареная свежая картошка с тонкими кожурками, лук, помидоры и молоко. Кира Сергеевна сказала, чтобы Юля садилась, не церемонилась, а Фаддейку спросила:

— Руки-то вымыл?

— И лицо! Честное слово! Даже чуть веснушки не соскоблил.

— Чучело, — вздохнула Кира Сергеевна. — Юленька, он вам вечером не надоел? Это такой болтун и липучка…

Фаддейка незаметно мигнул Юле: не проболтайся о ночных похождениях. Юля тоже подмигнула и сказала, что нисколько не надоел, поговорили про то, про се, самую чуточку.

Фаддейка, кусая картофелину, вдруг высказался:

— Когда пойдешь на практику, надень какое-нибудь платье. А то Нина Федосьевна скажет: «Ах-ах, работница библиотеки в штанах!» У здешних женщин не современные взгляды.

— Фаддей! — сказала Кира Сергеевна и со стуком положила вилку.

Но Юля понимала, что Фаддейка прав.

Самой ей казалось, что стройотрядовское обмундирование для ее внешности в самый раз, а в «девичьем наряде» она похожа на украшенную бантиками оглоблю. Но библиотека не строительство коровника и не турбаза. Юля надела босоножки и серое платье — мамин подарок: в этом платье все-таки похожа на человека. Настолько, насколько может походить на человека девица баскетбольного роста, с длинноносым лицом, вечными прыщиками на подбородке и жиденьким хвостом пегих волос.

Юля припудрила подбородок перед карманным зеркальцем, подхватила сумку и шагнула на крыльцо.

Там ее караулил Фаддейка.

— Я тебя до библиотеки провожу. Можно?

— Конечно! — обрадовалась она.

И Фаддейка стрельнул золотой искоркой из глаза.

Когда шли Береговой улицей к мосту, Юля спросила:

— А что, эта Нина Федосьевна очень строгая?

— Еще бы! А с теми, кто книжки портят, вообще ужас…

— Кажется, ее все здесь знают…

Фаддейка с удовольствием сказал:

— Здесь вообще каждый каждого знает. Это ведь не Москва. И не Среднекамск.

— Я смотрю, тебе здесь больше нравится, чем в Среднекамске…

— Как когда… Здесь интересно, старины много всякой. И ребята не деручие и не дразнючие.

Юля очень осторожно и ласково спросила:

— А что, Фаддейка, разве в школе тебя дразнят?

Он шевельнул плечами:

— Да вот еще! Откуда ты взяла?

— А я думала, что… ну, из-за волос.

Он удивился:

— Потому что рыжий? Да нисколечко! За это в старые времена дразнили, а сейчас наоборот! Рыжий — даже модно! У нас в классе трое таких, как я… Не в этом дело.