Орбитсвилль (сборник)
Шрифт:
Эмм-Лютеру нужно было время, чтобы закрепиться там прежде, чем огромные корабли — всепобеждающее семя бесконечной земной экспансии — устремятся в это новое плодородное лоно.
Глава третья
Ждать Теллону пришлось недолго. Он понял, что атака началась, когда вдруг осознал, что танцует с Майрой, девушкой, умершей на Земле двадцать лет назад.
«Нет, — прошептал он. — Я не хочу этого». Но она была здесь, в его объятиях, и они медленно кружились в многоцветном сумраке дансинга «Звездная пыль». Он попытался вновь ощутить себя
Внезапно он стал гораздо моложе. Он еще писал свой диплом по электронике. И сейчас он обнимал Майру. ВСЕ ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ. Он упоенно впитывал ее облик, любовался густой копной каштановых волос, ее глазами цвета писки. Они медленно, с наслаждением двигались под звуки музыки, и Майра, как всегда, чуть-чуть отставала от такта. «Ну, танцевать она никогда толком не умела, — с нежностью подумал он, — но ведь впереди уйма времени, чтобы научиться, после того, как они поженятся». А сейчас достаточно просто скользить сквозь облака серого дыма и переливающийся звездными огоньками сумрак.
Дансинг медленно растворился в воздухе. Он уже в другом месте и в другом времени. Он сидит в уютном старом баре в Беркли и ждет ее. Оранжевые блики играют на роскошных панелях темного дерева, которыми облицованы стены. Она что-то уж слишком запаздывает. Он злится. Она ведь знает, где он ждет ее, так что если уж не захотела прийти на свидание, могла бы и позвонить. Похоже, она чересчур разбаловалась, слишком многое стала принимать как должное и теперь думает, что он попрется за тридевять земель к ней домой выяснить, что случилось. Ну что ж, он ее проучит. И он начал пить — решительно, мстительно, а страх все разрастался, как темное пятно, хоть он и отчаянно пытался остановить его.
Следующее утро. Дремотная тишина метрологической лаборатории. Разостланная на прожженном сигаретами столе газета, и — невероятно! — на матовой пластиковой странице лицо Майры. Ее отец — печальный, вечно бормочущий что-то под нос великан (много лет назад мать Майры бросила его), — задушил Майру подушкой, а потом вскрыл себе вены портативной циркулярной пилой.
Цвета расплываются в глазах, горе, как морской прилив, заливает душу. И снова музыка, они танцуют; но на этот раз Майра куда сильнее отстает от медленного ритма. И вся она обмякшая, тяжелая. Он поддерживает ее, не дает упасть; ее дыхание клокочет у самого его уха…
Теллон, вскрикнув, сжал засаленные подлокотники кресла.
— Ну что, очнулся? — произнес чей-то голос.
— Надо же, какой романтичный мальчик! А по виду не скажешь, — тихо рассмеялся кто-то другой.
Теллон открыл глаза. В комнате было полно людей в серых габардиновых мундирах гражданской службы безопасности ЭЛСБ. Вооружены они были легко: преимущественно многоствольными похожими на веера «шершнями», хотя он заметил и обычные пистолеты. Лица веселые и довольные, у некоторых на щеках еще виднелись тонкие розовые полоски — следы масок, защищавших их от психотропного газа.
При каждом вдохе его начинало тошнить, и желудок выворачивало наизнанку. Но физическая дурнота была пустяком в сравнении с эмоциональным
На миг он напрягся, уже готовый броситься вперед, но тут же понял — как раз на это они и рассчитывают. Вот почему они использовали вместо обычного паралитического газа аналог ЛСД. Теллон заставил себя расслабиться; он способен выдержать все, что готовят ему Крюгер, Черкасский, Зепперитц, и он это докажет. Он будет жить. Он сумеет уцелеть и сохранить рассудок — хотя бы для того, чтобы прочесть все книги в их тюремной библиотеке.
— Очень хорошо, Теллон, — произнес кто-то. — В вашем деле всегда так важно сохранять самообладание. — Говорящий вышел вперед, и теперь Теллон мог видеть его. Это был высохший, узколицый человек в черном кителе с высоким жестким воротником — такую форму на Эмм-Лютере носили государственные чиновники. Теллон узнал это худое лицо, эту шею с вертикальными складками и нелепо-пышные волнистые волосы: Лорин Черкасский — второй человек в службе безопасности. Теллон невозмутимо кивнул:
— Добрый вечер. Я как раз думал…
— Молчать! — прервал его плечистый блондин с сержантскими нашивками.
— Все в порядке, сержант. — Черкасский сделал молодому человеку знак отойти в сторону. — Раз у мистера Теллона появилась охота с нами пооткровенничать — не следует ее отбивать. Полагаю, в самое ближайшее время он поведает нам немало интересного.
— Разумеется, я буду рад рассказать вам все, что знаю, — быстро отозвался Теллон. — Какой мне смысл молчать?
— Совершенно верно, никакого. — Голос Черкасского сорвался на истерический визг, и Теллон вспомнил, что этот коротышка пользовался печальной славой человека не вполне вменяемого. — Я рад, что вы так на это смотрите. Ну что ж, мистер Теллон, может быть, на один вопрос вы ответите прямо сейчас?
— Что? А… да-да, конечно.
Черкасский прошествовал к комоду — при каждом шаге его голова на длинной шее дергалась — и вытащил разряженный автоматический пистолет.
— Где патроны к этому оружию?
— Вон там. Я выбросил их в мусорную корзину.
— Понятно, — сказал Черкасский, нагнувшись за обоймой. — Вы их спрятали в мусорной корзине.
Теллон беспокойно заерзал в кресле. Они вели себя настолько по-детски, что это казалось неправдоподобным.
— Я выбросил их в мусорную корзину. Я не хотел держать их при себе. Я не хотел никаких неприятностей, — он старался, чтобы его голос звучал тихо и ровно.
Черкасский сочувственно кивнул:
— На вашем месте я сказал бы то же самое. Да, лучше, пожалуй, не придумаешь. — Он вставил обойму в пистолет и передал его сержанту: — Смотрите, сержант, не потеряйте эту штуку. Это вещественное доказательство.
Теллон хотел было возразить, но тут же осекся. Сама манера наивно, по-детски допрашивать была важным элементом тактики. Ничто так не уязвляет и не сбивает с толку, как необходимость вести себя по-взрослому, когда все вокруг строят из себя злобных детей. Но он решил держаться до конца.