Орда I
Шрифт:
Дочь царская внушила себе без всякой апелляции, что мама послала её на эти испытания изуверские лишь для того, чтобы Райс царицей стала единовластною или исчезла с лица земли за ненадобностью, не опускаясь до простого боевого «мяса» сестричества.
Она понимала, что это лишь догадки разума, находящегося на границе сумасшествия, а исходя из того как с ней обращаются, Райс может до конца испытаний мучительных так и не узнать об истинных причинах поступка маминого. Поэтому дева взяла, и сама себе всё объяснила по ходу дела, поставив пред собою цель высокую почти недостижимую.
Ярица для себя осознала с ужасом, что не будет на пути одна за титулом карабкаться.
Это открытие огорчало ярицу, не давая покоя долгожданного, ещё больше вгоняя в уныние. Наконец она оторвалась от рассуждений пораженческих твёрдо решив бороться до конца до самого, чего б ей это не стоило, оттого буднично спросила новую знакомую:
– А чё мы тут вообще делаем? Как долго нам в говне сидеть да мух кормить?
Апити повернулась к ней от роя «жужжалок» отмахиваясь и так же буднично ответила:
– Скоро пить-есть принесут, тогда и поймёшь без объяснения.
– Как пить-есть? Это тут-то? – удивлению Райс придела не было.
– Да, подруга, – не меняя тона спокойного, отвечала ей соседка светловолосая, – вон в ту дыру побросают кучей перемешанной, а ты вылавливай среди дерьма съедобное да ешь коли черви наперёд тебя не расстараются.
– Фу, – скривилась в гримасе дева рождения царского, тут же позабыв обо всей своей решимости, – а зачем такое унижение? А коли я заразу подхвачу? Что тогда?
– Я ж тебе говорила уже, кажется, что тут проходят ритуал особенный: «познания себя через нечистоты житейские», – наставительно заговорила в Апити, «девка бывалая», принимаясь видно за любимые нравоучения, – себя чуешь, небось? Нечистоты лицезришь? Так вот! Из тебя здесь травят брезгливость, рыжая. Для нас брезгливость – это роскошь непозволительная. Она допускается лишь для люда обычного, а не нашего «особого» рода-племени. Брезгливый человек ведь он кто? Он как лошадь зашоренная. Видит перед собой только часть, а не целое. Это вовсе не говорит о том, что мы должны в свиней превратиться да питаться помоями, плавно переходя на опарышей. Просто мы «ОСОБЫЕ» и не имеем права быть брезгливыми ни к людям, какими бы омерзительными они не были, ни к поступкам, как бы отвратны не были их деяния. Мы должны понимать да принимать в себя всех и всё. А брезгливость по жизни крайне обременительна. Она мешает видеть всё как должное. А вот вытравить из себя этого червя ограниченности можно только так через еду, питаясь где угодно да какой бы не была противною.
Тут она остановила внушение, заинтересовано осмотрела собеседницу, внимательно слушавшую и уже по-простому добавила:
– Только делать вид что «червя» поборола да навсегда угробила, я тебе не советую. Троица не смотрит на то, как мы едим, да и едим ли вообще, что в дыру бросается. А это говорит, что ОНИ просто знают наверняка, жив в нас ещё порок или нет уже. И не спрашивай, как ОНИ это делают. Сама не ведаю. Я уже третий день тут сижу и, кажется, совсем перестала брезговать и то не выпускает. Видно, какие-то остатки чувствует. А тебе, судя по твоим позывам желудочным в этих «хоромах» ещё долго мух кормить с опарышами.
– Что за бред ты несёшь, – вновь взорвалась Райс на эмоциях, – а коли я не смогу перебороть это омерзение? И вообще, что мне будет коли
– Обломайся, дщерь царская, – тут же равнодушно соседка ответила, – коли не сдюжишь испытание, то сдохнешь тут от голода да жажды неминуемой. И поверь, тебя отсюда даже вынимать не станут. Тут сгниёшь. Хотя нет. От голода не сдохнешь, потому что тебя вот эти белые червячки миленькие быстрей обглодают, чем ты с жизнью распрощаешься.
И Апити расхохоталась как ненормальная, разгоняя волновыми движениями тела подвешенного, кишащих вокруг жирных опарышей.
– Этого не может быть! – чуть не заорав в истерике да сверкая заблестевшими глазками на коих слёзы выступили, запротестовала рыжая, – я дочь царицы Тиоранты Величественной. Они не посмеют меня сгноить в этой яме зловонной да среди говна и червей с мухами.
– Да не ори ты, психованная! – тут же грозно рявкнула на неё Апити, вогнав привыкшую к «жополизному» почитанию да до крайности избалованную дочь царскую в ступор ничего-не-понимания.
Ведунья злобно зыркнула на деву, исказившуюся в молчаливой истерике да смачно сплюнув в кишащих опарышей сквозь зубы процедила, как обрезала:
– Вот теперь я точно знаю, почему нет преемственности власти по крови царственной.
И Райс тут же захлебнулась словами сказанными, неожиданно поняв, что имела в виду белобрысая. Вскипевшее в ней чувство несправедливости, перевернулось тут же в справедливость безоговорочную. Она глубоко задышала, выпуская закипевший «пар ярости», убеждая себя в том, что она действительно «никто» и зовут её «никак». Поняла, что следует быстрее забыть, кто она такая да какого рода-племени, тут же вспомнив слова Апити о том, что, только опустившись ниже нижнего можно выше всех выкарабкаться. Райс ещё ударов сердца нескольких поборолась со своей гордыней несгибаемой, а затем смиренно опустив голову, спросила уже совсем отчаявшимся голосом:
– Так что-делать-то теперь Апити?
– Пей, да ешь в своё удовольствие, – ответила подруга по несчастью, пожимая плечиками – как говаривала моя наставница, вода камень точит своей настойчивостью. Будешь бороться, победишь обязательно. Сдашься – погибнешь. Просто всё. Даже не на чем за морочиться.
– Тебе легко говорить, – пробурчала дщерь царская.
– А чё тут сложного? Так не с нежитью же борешься, а сама с собой. На одной стороне привычки ненужные, на другой голова на плечах да сила воли в разуме. К тому же этот круг ещё из лёгких будет, как сказывали. Тебе твоё тело помогать станет, когда уж невтерпёж пить да есть захочется. Голод он не тётка. Горькое и то сладким сделает.
– Благодарствую, – недовольно пробурчала Райс, – успокоила.
– Да не за что Райс. Коль приспичит, обращайся без стеснения.
Вновь шаги наверху послышались гулкие и в жижу булькнули два мешка кожаных, окатив девок брызгами зловонными.
– О, обед, – возликовала Апити наигранно радостно, утираясь от капель нечистот, прилетевших в лицо девичье.
Райс скрутило сразу рвотными позывами, что пару раз дёрнули тело страдалицы, скованное неимоверным напряжением…
В куче дерьма оказалась и ложка мёда, что хоть как-то подсластила наказание. Сидеть в вонючей яме безвылазно, оказывается, необходимости не было. Опосля того как Апити мешки выловила, один из них оттолкнув царской дочери, сама с аппетитом отобедала. А Райс развязав мешок да поковырявшись в помоях тех, что там были свалены да перемешаны в массу единую, вынула лишь мешок с водой извозюканный да наплевав на вонь смрадную, тут же весь осушила без остаточка. А потом их обоих вытянули из дерьма жидкого.