Орден Креста

Махомет Анастасия

– Простите, - только и шептал рассеянно парень.

Наставник же вздохнул, не желая в таких обстоятельствах озвучивать свое решение о ходе экзамена. Ему импонировал тот факт, что этот юноша вместо эгоистичных жалоб, молчал и видимо считал, что должен был сделать больше и лучше. Потом ему, конечно, нужно объяснить, что может быть «лучше» и было возможно, что к «лучше» стоит стремиться, но то, что он сделал, это куда больше чем требуется от инквизитора и даже от рядового экзорциста. Сейчас же пусть он хорошенько запомнит это чувство относительности победы, чувство собственной беспомощности, которое в их работе порой приходит даже когда ты сделал Все. Он

оставлял это время для размышлений и ученику и себе самому. В конце концов, он никак не ожидал в этом бойком чудном ребенке такой силы воли и бесстрашия. Он давно не видел, чтобы кто-то вот так вплотную подходил к одержимому, смотрел в его глаза и при этом не дрожал от инстинктивного страха.

Стен не просто казался задумчивым, он действительно думал. Его наставник во многом ошибался приписывая беспечность наивности и ровняя ее с небрежностью. Этот юноша думал слишком много. Ему было не все равно кого он спас и как он спас, кого изгнал, куда изгнал. Он задавал себе те вопросы, о которых многие даже не думали и потому казался порой потерянным. Зато потом, осознав что-то, он словно заново видел мир и восхищался им. Если бы Рейнхард это понимал, он бы сделал все, чтобы сохранить эту черту, ибо время стачивает подобные свойства. Рейнхард только холодно следил за учеником, которому совсем нет никакого дела, до чужих разговоров и недовольства врача в госпитале ордена. Рассеянные ответы и взгляд, устремленный в окно, все так же раздражали наставника, но на его решения уже не могли повлиять.

Стен же действительно смотрел в окно, не помня даже, как заполучил себе право уйти от всех разговоров. Его не волновала ни рана, ни результат экзамена, что-то другое мучало его так сильно, что он забывал о вежливости и приличии. Болезненным скрежетом предчувствие зарождалось в его груди, а он понятия не имел, о чем оно может быть, но и забыть о нем просто не мог.

Скучный внутренний двор столичного подразделения Ордена, не мог, казалось, ничем его удивить. Однако внезапно это ему удалось.

Он просто увидел ее, ту самую девушку, которая не так давно сказала, что заметит его, только если судьба сведет их вновь. И вот она совершенно случайная особа, живущая совершенно в другом конце города прямо сейчас шла по давно наскучившей каменой кладке. Он заметил, что на ней было надело. Это было не важно. Одной копны ее рыжих волос было достаточно, чтобы сердце сжалось, а разум забыл про все свои мысли в надежде, что это действительно она.

Он невольно чуть приблизился к окну, дернувшись в тот момент, когда врач завершал шов на его ране, но даже не обратил внимания на боль, потому ее черты лица, а главное зеленые глаза, заставили сердце Стена замереть.

«Это она. Она!» - стучало в его голове.

Это не было любовью с первого взгляда, когда один лишь взгляд делает чужого человека полубогом, но это была та молния, которая заставляет нас делать самые не понятные поступки. Он должен был ее узнать, должен был удержать именно сейчас, когда она ускользает от его глаз. Зачем? Он не знал ни тогда, ни потом, но им правило то притяжение с каким демона привлекает ангел, а ангела демон. Он буквально чувствовал кожей, что это не просто красивая девушка, не просто привлекательная особа, она была чем-то большем, чем-то, что стоило разгадать.

Пришлось вспомнить о реальности. Впрочем, мысли его впервые мгновенно улетучились, так и не дойдя до своего финала. И это было уже не важно.

– Долго еще?
– спросил Стен, внезапно посмотрев на старого врача.

– Ну, почти все, надо еще повязку...

–

Я ведь на сегодня свободен?
– не слушая, спросил он у Рейнхарда сидящего рядом с какими-то бумагами.

Мужчина кивнул, поражаясь такому внезапному оживлению.

– Вот и славно!

Больше ничего не объясняя, Стен просто сорвался с места, не дав даже перевязать рану, и помчался вниз, на ходу натягивая рубашку.

– Это что было?

От такой дерзости у старого врача аж лицо перекосилось, а Рейнхард подошел к окну, и с усмешкой прошептал.

– Молодость...

После увиденного в лесу, его поражала та неловкость, с какой его ученик догнал девушку и пытался ей что-то объяснить, смущаясь то от своих слов, то от пятна собственной крови на рубашке. Старому воину было сложно понять, как один человек мог бесстрашно сражаться с демоном, словно настоящее чудовище, и смущенно извиняться за последствия этого сражения, словно кровь была ему в диковинку, но именно такой странный человек был перед ним. Он был еще молод, но было в нем что-то по-настоящему особенное, сочетающее в себе точность воина и задумчивость философа. Это что-то, заметное только при внимательно рассмотрении когда-нибудь обязательно покажет себя. По крайней мере, Рейнхард в это верил, давая Стенету звание экзорциста и впервые задумавшись над тем, что все в этом мире может быть далеко не так, как кажется на первый взгляд.

1

Добро, как таковое, явление крайне редкое. Доброта же и того реже. Скорее это: что-то крайне относительное, созданное людскими взглядами и примитивной привычкой разделять все на хорошо и плохо.

И в этой дележке одним из главных вариантов доброты является так называемая «святая простота». Подобные добряки просто глупы. Будучи простыми, можно даже сказать недалекими натурами, они добродушны и доброжелательны лишь из-за собственной глупости, просто от того, что не замечают зла. И даже если они порой и могут кого обидеть, то совсем невольно, все с той же безвинной глупостью, из-за которой им можно все простить. Ведь они действительно глупы. Что с глупца взять?

Такую доброту в мире не любят, да и она является крайней редкостью и куда чаще бывает лишь у маленьких детей. Взрослых же с подобной добротой молча считают умалишенными и называют «блаженными».

Подобное «добро» совсем не трогает «зло». Светлое и не очерненное, при всей своей глупости именно оно может претендовать на святость. Ведь глупость не способна судить, не способна проклинать и даже ненавидеть не способна, а зачастую и о принципах ничего не знает.

От подобной доброты человечеству никогда не было проку. Человечество, да и людей в этом мире спасает другая доброта. Доброта умная и даже суровая.

Подобная форма доброты доступна только грешникам. Она не свята, напротив, в основе своей она скорее порочна и при своем уме обращается полезной чудотворной силой.

Это добро падшее и возвышенное, добро тех кто не лишен ни пороков, ни ума, но обладающих сильным духом и волей способной не только обуздать их внутренние страсти, но и направить их в плодотворное русло.

Подобное явление внутренних боев порождает великих деятелей. Именно эта человеческая доброта и рождает на свет Героев, способных переломить ход истории, изменить мир и победить то зло, что порождают страсти людей с большим умом, но слабой волей. Подобные злодеи встречаются куда чаще героев, но куда реже они разрастаются до размеров мирового бедствия.