Орден Крона. Банда изгоев
Шрифт:
– Как вам спектакль? – он повернулся, и я едва удержалась, чтобы не попятиться. – Не правда ли, он заполняет острой и живой эмоцией, в которой и есть всё удовольствие людского существования?
Молчать и дальше было бы невежливо, поэтому пришлось ответить.
– Отсюда не видно сцены, – я вытянула шею, но заметила только подол платья актрисы. – И почти не слышно голосов. Только музыка.
Мелодия как раз взобралась и рванула хором голосов и инструментов, вызывая новый гром оваций. Зрители неотрывно смотрели на сцену, их глаза горели, как блики от драгоценностей. Щеки дам алели румянцем, и даже мужчины
Демиург не пытался следить за спектаклем или зрителями. Он быстро нашёл взглядом Джера и Элигию. Я попыталась уловить эмоцию, понять, что он чувствует при виде их. Ревность? Обиду? Ненависть? Злость? Кем была для него Элигия? Разобрать этого было невозможно, потому что на лице кровавого мага была всё та же довольная полуулыбка, с которой он появился в этой ложе.
– Тогда я вам расскажу, – от взмаха мужской руки ложа наполнилась тысячами бликов, словно он кинул горсть иллюзорных звёзд. – Это новая и очень красивая сказка, одна из историй любви Квертинда под названием “Асмодей”. Трагическая, конечно.
– Мне не нравятся истории о любви, – осторожно ответила я, отступая на полшага.
Глаза сами собой оценили варианты побега. За нашими спинами натягивались тросы и с шумом падали вниз, приглушая шум из зала, крутились и поскрипывали подъёмные механизмы, создавая декорации для зрителей. Бежать было бессмысленно, но я едва удерживалась от этой идеи. Точно так же, как с трудом удерживала страх внутри своего сознания, не позволяя ему завладеть мной. Но каждый раз, когда разноцветные глаза Господина Демиурга останавливались на мне, я леденела изнутри. Я не могла вспомнить, когда последний раз испытывала такой необъяснимый трепет перед живым человеком. Наверное, только когда познакомилась с Джером.
– А о чём нравятся? – Демиург сощурился, разглядывая меня.
– О странствиях, – ответила я, перебарывая гнетущую робость, потом подумала и добавила: – И о свободе.
В его ярких глазах, в его лице был отпечаток личности кровавого мага – неуловимый. Словно он был – древнее могущественное заклятие, о котором мир договорился молчать. И я не могла не признать, что меня это дико увлекало. Хотелось всматриваться в него, как в гладь воды, спокойную, но передающую таящуюся внутри опасность.
– Любовь, свобода, приключения, – он вздохнул. – У них гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Каждый предпочитает верить в то, что ему ближе. Но в конце концов, это всё просто игры, в которые играют взрослые дети. Весь мир – большой театр, и мы постоянно становимся в нём то зрителем, то актёром. Поэтому люди так любят спектакли. Они – отражение их жизней и ролей.
– Ни один спектакль не отражает моей жизни, – быстро воспротивилась я таким суждениям.
На удивление, говорить откровенно с Демиургом было легко. Мы говорили почти впервые, но у меня было ощущение, что знакомы мы целую вечность. И что он всегда был рядом.
– Напрасно вы так думаете, – Демиург потёр подбородок и блики от камней снова заиграли светом. – Даже “Асмодей” близок Вам настолько, что вы бы удивились, едва ознакомившись с его сюжетом и историей.
– Если только он о дочери убийцы королей, – фыркнула я в ответ.
– Он о предательстве, – торопливо пояснил Демиург. – Об одном из видов.
– Обычное дело, – я разочарованно пожала плечами. – Королева Анна Иверийская, моя мать, и ещё сотни женщин поступали именно так. В нашей библиотеке появилась новая история “М и м”, и хоть я её не читала, убеждена, что там тоже есть женщина, предавшая своего мужа ради любви. Эти легенды, Господин Демиург, похожи одна на другую, как ягоды с одного куста. Какая-то мельче, какая-то крупнее, но все падают в одну корзину, где их не различить. Скажите, героиня “Асмодея” погибла?
– Сбросилась с высокой башни, – кивнул мой собеседник. – Оставив семью, прекрасная леди Мелли прожила недолго в счастье. Любовь угасла от времени, покинула сердце её избранника, и бедняжка, обезумев от ревности, лишила себя жизни.
Я торжествующе улыбнулась. Ощущение победы придало мне сил и азарта, заглушило страх и робость. На сцене траурно зазвенели колокольчики, жалобно заплакал какой-то музыкальный инструмент.
– Вот видите, – продолжила довольно улыбаться. – Сплошные повторения от истории к истории. Чем же “Асмодей” отличается от других похожих пьес?
– Деталями, – загадочно пояснил хозяин театра. – В них всегда кроется сам дьявол.
– Дьявол? – уже открыто насмехалась я. – Это ещё кто?
В ответ он сделал шаг ко мне, тронул за рукав.
– Тот, кто исполняет желания, – шепнул Демиург. – По веллапольской легенде, главный из демонов, властелин подземелья, подобный Толмунду. Но, в отличие от кровавого бога, более проницательный.
– Не верю в эти легенды, – я одёрнула руку, отстранилась. – Магистр Калькут говорила, что веллапольцы не чувствуют присутствуя своих богов… или демонов. Их маги не заполняют тиали, не читают воззвания и даже не творят никакой магии, кроме ментальной. А её невозможно увидеть.
Я всё ещё дышала часто, и от звуков оркестра волоски на руках встали дыбом. В приглушённом свете, от запаха сотен свечей у меня закружилась голова.
– Правдивы эти легенды или нет, – Демиург не стал снова меня трогать, но и не отошёл, – главное, что они позволяют управлять людьми. Народные предания не были бы столь могущественны, если бы целиком состояли из неправды. Особенно в Квертинде, где ещё существует магия.
Я осеклась. До недавнего времени Господин Демиург сам был для меня легендой. Я, как многие квертиндцы, не была уверена в его существовании… И поэтому тронула его за руку. Неожиданно сама для себя, повинуясь какому-то внезапному порыву. Наверное, мне хотелось убедиться, что рядом со мной действительно живой человек, а не призрак. Здесь, в полутёмной ложе, мне как будто открылся целый мир, откровение о том, что есть иная жизнь.
– Как управляете вы, – завороженно подтвердила я.
Мелкие пятна света и причудливые тени создавали маску для создателя Ордена Крона, и правдивым оставался только голос из полутьмы, проникающий прямиком в мой разум. Этот голос волновал меня ещё больше, чем музыка. Он был полон тайны, искущающей и дурманящей. Всё это было так непривычно мне, так незнакомо, отчего создавалось ощущение, что в реальный мир проник призрачный сон.
То, что происходило, было до конца неясно мне самой. Но это… будоражило.