Орден Люцифера

Медведев Антон Николаевич

— И что же он может мне предложить? — не без усмешки спросил Илья.

— Торг начинается? — Глаза Виктора насмеш­ливо блеснули. — Я уже тебе говорил: не пройдет и года, как ты станешь одним из самых известных художников. Ты уже ощутил помощь и видишь, как изменились твои картины. А ведь ты только прикоснулся к силе — подумай о том, что будет дальше! Ты ощутил, что такое истинное наслаж­дение женщиной. Мало того, что ты получил удо­вольствие, ты вынес из этой встречи массу энергии. Ты наполнился силой, и эта сила реально делает тебя моложе. Реально, понимаешь? Знаешь, сколь­ко лет Мелиссе? Восемьдесят два. А выглядит на тридцать. При этом она не потеряла ни капли сво­ей былой страсти.

— Ты это серьезно? — не поверил Илья.

— Люди привыкли верить лишь тому, что мо­гут пощупать, — ответил Виктор. — Уверяю тебя, ей восемьдесят два года. Однако она совсем не вы­глядит старой маразматичкой, какими становятся старушки, исправно посещающие по воскресеньям церковь.

Дело в том, — взгляд Виктора стал еще пристальнее, — что каждый из путей что-то дает. И, будь я чуточку способнее, терпеливее, поклади­стее, я бы безусловно выбрал путь света. Потому что светлый путь дает больше возможностей потом, после смерти. Видишь, я ничего от тебя не скрываю. Но сложность светлого пути в том, что он требует невероятных лишений. Если ты читал когда-нибудь о христианских святых — а я читал, ведь врага надо знать в лицо, — он усмехнулся, — то должен знать, как труден был их путь. Аскеза, пустынниче­ство, отказ себе во всем. И непрестанные молитвы. Ладно бы все это на месяц или год — еще можно потерпеть. Но ведь все это у них длится десятиле­тиями! Я на такое просто не способен. По Сеньке и шапка — слышал такое? Нет у меня талантов, что­бы пройти по пути света. Не смогу. При этом знай: просто верить в Бога — мало. Люди утешают себя сладенькой сказочкой «верь — и спасешься», но на деле все далеко не так просто. Спасаются лишь единицы, вроде уже упомянутых святых. Милли­онам же обычных людей их вера ничего не дает, и

они, как и большинство грешников, после смерти попадают в лапы Сатаны.

— Это уже глупости, — не удержался Илья.

— Клянусь! — с жаром ответил Виктор. — Мне нет нужды лгать. И товар, который я предлагаю, полностью соответствует рекламе. Знай: в мир све­та после смерти попадают лишь избранные. Обычно это те, кого позже причисляют к лику святых. Плюс очень ограниченное количество простых смертных, сумевших праведной жизнью заслужить пропуск в мир света. Но это — капля в море. Из тех, кто ис­кренне верит в Бога и ходит в церковь, к Богу по­падут единицы. Все остальные оказываются этого недостойны — в них все еще слишком много грязи. И весь свет, который есть в таком человеке, уже ни­чего не значит. Человек прямиком попадает к нам, то есть к Сатане. Заметь — не в ад. Сказки об аде выдумали церковники, чтобы пугать людей. Ника­кого ада на деле не существует. Если что и есть, так это муки совести — именно они начинают терзать грешника после смерти. Но заметь: совесть — это тоже понятие из мира света. Если ты не чувству­ешь за собой вины, то нет и мук. Муки, или мытар­ства, как называют эти страдания попы, терзают лишь верующих. Человек всю жизнь верил, жил по заповедям божьим, и вдруг после смерти он по­нимает, что этого было мало, и что свет ему, увы, совершенно не светит, — Виктор усмехнулся свое­му каламбуру. — Одного маленького пятнышка на белых одеждах достаточно, чтобы путь в рай тебе был заказан. А в душе обычного верующего таких пятен — тьма. И каждое вызывает свои муки: че­ловек осознает, что там поступил не так, а вот здесь не эдак. Где-то разозлился, кого-то не простил. За что-то не покаялся. Человек очень тяжело пережи­вает каждый такой грех, понимая, что именно грехи и лишили его Царствия Небесного. В итоге, несмо­тря на всю свою праведную жизнь, такой человек прямехонько попадает к нам, в мир тьмы. Но что такое мир тьмы — там, после смерти? — Виктор испытующе посмотрел на Илью. — Уверяю тебя, в нем нет ничего страшного. Напротив, он очень приятен. Потому что Сатана не столь жесток, как Бог. Сатана знает, что значат желания. Поэтому в посмертном мире у него большинство умерших находят все то, что искали. Все, что тебе нужно, легко создается силой твоей мысли. Поэтому каж­дый получает то, о чем мечтал. Именно там люди находят тех, кого потеряли, именно там они ждут своих любимых, если те еще живы. В том мире ты можешь жить столько, сколько захочешь, — пока не надоест. Потом можешь снова родиться на зем­ле, потому что вход в более высокие сферы тебе закрыт. А дальше все снова зависит от тебя: кто- то идет к свету, его подогревают неосознаваемые мотивации прошлой жизни. Другие же идут пу­тем тьмы. Я принадлежу к последним. Потому что знаю, что не хочу и не буду пресмыкаться перед Богом, какие бы блага Он мне за это ни обещал. Мне не нужны Его райские сады, я не хочу сидеть там в компании таких же идиотов и петь Богу ди­фирамбы. Это — не мое. Кто-то готов молить, про­сить, уговаривать. Я — нет. Предпочитаю хорошо пожить здесь, затем неплохо повеселиться там. И так далее, — он улыбнулся. — Все, что мне нуж­но, я беру сам. И мне это нравится.

Илья молчал. Какая-то часть его души полнос­тью соглашалась с тем, что говорил Виктор. А другая ужасалась. И неясно было, какая из них права…

— Ну хорошо, пусть даже все это так, — мед­ленно произнес он после довольно долгой паузы. — Но остается вопрос: почему я?

— Потому что так упали кости, — ответил Вик­тор, и непонятно было, говорит он серьезно или шу­тит. — Один из нас отправился в мир иной, и ты оказался идеальным кандидатом на освободивше-

ее я место. Ты молод, у тебя есть амбиции. В тебе есть потенциал,

ты можешь добиться очень многого. Но для этого тебе надо сделать выбор. Путь света не для тебя — для этого в тебе слишком много ума и слишком мало мазохизма. — Виктор усмехнул­ся. — Ну не верю я, что ты можешь изнурять себя аскезой и биться головой об пол, прося Боженьку помиловать тебя за какие-то грехи. Ты слишком рационален, чтобы делать глупости. Поэтому я уве­рен, что ты пойдешь с нами, — просто потому, что это твой путь, потому что ты рожден для него. Одни рождаются, чтобы стать великими на пути света. Ты рожден, чтобы стать великим на пути тьмы. Это твоя судьба, и тебе не убежать от нее.

— Мне все время кажется, что все это просто шутка, — тихо ответил Илья. — Просто не верит­ся, что все это может быть реальностью.

— Давай проверим? — предложил Виктор. — Как ты себя сейчас чувствуешь, замечательно? Полон сил и энергии, словно крылья прорезаются? Хочется творить и творить?

— Да, — согласился Илья.

— Прекрасно. Снимай кольцо.

— Оно слишком тугое…

— Ты попробуй, — губы Виктора снова сло­жились в улыбку.

К удивлению Ильи, кольцо снялось совершен­но свободно.

— Надо же… — пробормотал он.

— Давай его сюда. — Виктор взял кольцо и су­нул его в карман. — Когда сделаешь выбор, позво­ни. — Он подмигнул Илье и поднялся с кресла.

Илья проводил гостя до дверей, думая о том, что все это ужасно глупо.

— Скажи, а что означает рисунок на пер­стне? — спросил он, думая о том, что уже, навер­ное, никогда не увидит кольца. — В нем есть ка­кой-то смысл?

— Есть, — согласился Виктор, обуваясь. — Это крылатый змей. Знак ордена Люцифера. А я, — тут он выпрямился и посмотрел Илье в глаза, — глава российской ветви этого ордена.

Виктор ушел. Илья запоздало подумал о том, что даже не пригласил его выпить чаю. Впрочем, подумал лишь мельком. Прошел на кухню, заку­рил, задумчиво глядя в окно. Долго стоял, пуская в открытую форточку струйки дыма, потом, зага­сив окурок и бросив его в мусорное ведро, вернул­ся в мастерскую.

Остановившись у картины с валькириями, долго смотрел на нее, пытаясь понять, была ли встреча с ними реальной. Если он просто видел сон, то по­чему валькирий сразу узнал Виктор? И не просто узнал, а назвал хохотушками — в ушах у него до сих пор еще стоял их дьявольский смех. Плюс эта собака, что сопровождает его теперь едва ли не в каждом сне. Ведь именно Ларч спугнул ту вальки­рию, и не известно еще, что было бы, не окажись он рядом.

Сев на стул, Илья заново прокрутил в памяти весь разговор с Виктором. В целом все очень на­поминало беседу душевнобольных, в любое другое время он бы над этим только посмеялся. Но факты упрямо свидетельствовали об обратном. Слишком много уже было такого, чего ум Ильи не мог так просто откинуть.

Чтобы отвлечься от мыслей, он снова принялся за работу. И тут же с холодком в душе ощутил, что что-то исчезло. Неуверенно коснулся кистью хол­ста, пытаясь поймать, уловить потерянное чувство. И, чем больше работал, тем отчетливее понимал: у него ничего не получается…

Это была катастрофа. Вот он, анчар — замеча­тельная работа. Но спроси его кто-нибудь, как он смог это написать, как сумел передать средствами живописи атмосферу смерти, и Илья не знал бы, что ответить. Исчезло чувство, исчезло то, что вело его все последние дни.

Наконец он отложил кисти — просто не хотел уродовать картину. У него еще оставалась надеж­да, что вдохновение вернется…

Не вернулось. Утром следующего дня, прому­чившись больше часа, Илья вновь признал свою несостоятельность. У него ничего не получалось, причем не получалось до такой степени, что ста­новилось страшно. Илья напоминал себе человека, который всю жизнь прожил в затхлом подземелье. Наконец ему улыбнулось счастье: он увидел солнце, вдохнул чистый свежий воздух, ощутил радость, понял, что жизнь может быть совсем другой, — как вдруг все вернулось на круги своя. И снова перед ним покрытые плесенью стены подвала, снова ему приходится дышать тяжелым спертым воздухом. Сказка поманила и исчезла…

Почувствовав необходимость как-то развеять­ся, Илья надел куртку, взял зонтик — небо снова хмурилось — и отправился гулять.

Он шел по серым улицам города и думал о том, почему у нас все так уныло и мерзко. Люди-ско­ты, водители-дебилы — ему пришлось торопливо отшагнуть в сторону, чтобы не быть обрызганным водой из-под колес пронесшегося по дороге автомо­биля. Ведь видит же, гад, что человек идет, знает, что обольет его. Или потому и несется?

Дойдя до парка, Илья немного успокоился, но настроения все равно не было. Медленно бредя по усыпанной листьями дорожке, он думал о том, что вся его прежняя жизнь ему ничего не дала. А ведь не самым плохим человеком был — зла людям не делал, не предавал никогда никого, не подставлял. Да, добра от него тоже было немного — так кто виноват? Если где-то там, наверху, есть какие-то небожители, если они учат нас, как надо жить, то почему не подсказали, не поправили? Не напра­вили на путь истинный? Или им, небожителям, на всех наплевать? Где они были, пока ему было трудно, почему не помогли, когда у него ничего не получалось? За что ему любить свет, который ему ничего не дал?