Орден последней надежды. Тетралогия
Шрифт:
Глава 218 – 25 декабря 1429 года, Англия, графство Дортмут: долг платежом красен
Следующие два дня прошли для меня в поисках. Я внимательно приглядывался к ювелирам и торговцам, домам богатых купцов и дворянским особнякам, какое-то время вертелся вокруг армейского казначейства, но затем передумал. Очень уж бдительно охраняли военные финансисты свои богатства, и, подумав как следует, я решил, что овчинка выделки не стоит.
В тот день я возвращался в гостиницу пораньше, решил подремать часок перед тем, как заступить на ночное бдение. Наметился один объект, и надо было уточнить, как поведут
Вне всяких сомнений, первыми научились говорить первобытные женщины. Сами посудите, ну к чему мужчине речь? Весь день древние люди проводили на охоте, где приходилось общаться скупыми жестами, то и дело демонстрируя кулак, чтобы остальные неумехи не шумели и не спугивали дичь. А вот дамы, безвылазно сидящие в пещерах, изнывали от скуки и поневоле должны были научиться общаться, изливая друг другу душу. Вдобавок у женщин было столько тем, нуждающихся в срочном обсуждении! Тут и грядущий урожай ягод, и погода, и воспитание детей, и, самое главное, та спорная манера ношения шкур, которую практикуют эти дуры набитые из соседнего племени!
Тем же, кого не убедил, сообщаю: размер центра речи в мозгу женщины значительно крупнее аналогичного образования у мужчины – научно доказанный факт.
Вежливо улыбаясь, я протиснулся мимо одной такой группы болтушек, женщины, как по команде, замолчали, позади раздалось ехидное:
– А ничего мужчинка, я бы с таким пошалила.
– Ишь как гордо вышагивает! – подхватила другая женщина.
Третья, жеманно присюсюкивая, протянула:
– Какой красавчик. Настоящий жеребец!
В спину боевым молотом ударил дружный хохот, и от неожиданности я даже пошатнулся. Только теперь до меня дошло, почему на площади нет ни одного мужчины. Чувствуя, как краснеет лицо, я втянул голову в плечи и прибавил шагу, а сзади, подобно бронебойным стрелам, все били и били циничные комментарии. Очень неуютное ощущение, когда куча незнакомых дам бесцеремонно обсуждает тебя на все лады, при этом каждая вставляет остроумные реплики, изощряясь изо всех сил. Так вот что чувствуют женщины, когда их вслух обсуждает компания мужчин!
«Да не чувствуют они ничего, давным – давно привыкли», – фыркнул внутренний голос, а я лишь поежился.
Ну и толстая же у женщин в таком случае кожа. А нервы – просто как стальные канаты!
Через десять шагов узкий переулок вывел меня на широкую улицу, я уже сделал шаг вперед, как сзади снова донесся взрыв хохота. Поморщившись, я бросил по сторонам вороватый взгляд и тут же отшатнулся к стене, прилипнув лопатками к холодному камню. Перед самым носом, едва меня не стоптав, пронесся громадный жеребец. Прогрохотали по мостовой тяжелые копыта, высекая подковами искры, с визгом хлынули в стороны играющие дети. Я подобрал сбитую наземь шляпу и крикнул вслед что-то обидное, но всадник даже не обернулся.
Поравнявшись с кучей ребятни, вновь собравшейся на прежнем месте, я замедляю шаг. Как-то нехорошо они тут толпятся, молча, словно замороженные.
–
На мостовой лежат два тела, жертвы только что промчавшегося торопыги. У одного мальчишки размозжена голова, по булыжникам вокруг тела расплывается красная лужа. В последний раз дергаются пальцы, выпустив пару разноцветных камушков, горько рыдает какая-то девчонка, совсем еще мелкая, не старше шести лет. Второй пацан вроде бы еще жив, в лице ни кровинки, в глазах стоят слезы, на шее отчаянно колотится синяя жилка. Я осторожно подхватываю его на руки и ровным голосом спрашиваю:
– Где он живет?
– Его отец – хозяин трактира, – галдят дети наперебой.
– Этого? – киваю я на «Усладу моряка». Мальцы кивают, подпрыгивают и суетятся вокруг меня, словно стая маленьких обезьян. Это у них от облегчения, поскольку пришел взрослый человек, который знает, что надо делать.
Беззвучно распахивается тяжелая дверь, я боком протискиваюсь в проем. Прижав руки к лицу, визгливо кричит пожилая служанка, бестолковое существо. Откуда ни возьмись вылетает жена трактирщика, я прошу показать мне комнату, чтобы было где осмотреть пацана, но та молчит, как воды в рот набрала. Тонкие пальцы судорожно комкают подол платья, лицо вмиг побелело как снег, того и гляди, мать рухнет в обморок. Я уже начинаю сердиться, но тут сверху появляется хозяин трактира и за рукав тянет меня куда-то вправо. Я бережно кладу ребенка на твердую кровать, матрас на ней не толще моего большого пальца и ничуть не скрывает, что под ним настоящие дубовые доски.
Немного отойдя от пережитого шока, мальчишка начинает громко всхлипывать.
– Не реви так, пацан, – морщусь я. – Не так уж и сильно тебя потоптали. Подумаешь, один конь прошелся, вот если бы ты попал под карету, было бы куда хуже!
Мать испуганно охает, из-под передника, прижатого к лицу, блестят широко открытые глаза. Я кидаю на женщину быстрый взгляд и незаметно вздыхаю. Она уже искусала до крови губы, и сейчас, судя по всему, ручьем хлынут слезы.
– Покажи, где болит, – прошу я.
– Руку не могу поднять, – жалуется мальчишка.
– До свадьбы заживет, – уверенно парирую я.
Не мной замечено, что подобный тон здорово подбадривает как больных детей, так и их родителей. Если ведешь себя так, будто в медицине для тебя все давным-давно ясно, понятно и вызывает лишь смертную скуку, то родители сразу же берут себя в руки и судорожно начинают подсчитывать, во сколько же им встанет визит медицинского светила. Пока я громким голосом вещаю что-то этакое, мужественно-ободряющее, сам быстро осматриваю и ощупываю ребенка, особенно тщательно проверяю, цел ли череп, кости и суставы. Затем заставляю пацана следить глазами за моим указательным пальцем, которым двигаю из стороны в сторону.
Родители сидят, широко открыв рты, похоже, они впервые видят настоящего лекаря за работой. Мать незаметно крестится, отец пихает ее в бок, боится, что та помешает творимому чародейству. Я сравниваю между собой зрачки, требую высунуть язык, прижимаю ухо к груди пациента, живот изучаю особенно дотошно, если у парня внутреннее кровотечение… К счастью, нет.
Закончив осмотр, я несколько секунд молчу. Лик мой неподвижен, на лбу прорезались глубокие морщины, челюсть мужественно выдвинута вперед. Трактирщик, широкоплечий мужчина с волевым лицом то ли бывшего воина, то ли просто пирата, смотрит на меня с волнением. Жена прижалась к плечу супруга, молча хлопает глазами.