Орден Сталина

Белолипецкая Алла

И он – жестом на удивление уверенным – простер свою тонкую ручку в сторону поврежденного Колиного бока.

– А, – Скрябин попробовал взмахнуть рукой, но от одного этого жеста такая боль пронзила его ребра, что междометие перешло в стон, – делайте что хотите. Всё равно вы – только бред и галлюцинация.

Тонкая улыбка тронула губы Азота.

– Как вам будет угодно, милорд. Скажу лишь одно: стоит вам произнести троекратно мое имя, и эта галлюцинация окажется перед вами, готовая вам служить.

С этими словами он приложил свои почти прозрачные пальцы к Колиному

боку. В тот же миг сильный – ураганносильный – запах перечной мяты ударил юноше в ноздри, и он тотчас лишился чувств.

Когда он очнулся, крохотного создания из шара рядом не было. Зато Колю ждали два приятных открытия. Во-первых, голова его уже не болела. Во-вторых, вдыхание и выдыхание воздуха не сопровождалось кашлем, рвущим грудную клетку. Николай эксперимента ради намеренно кашлянул пару раз и потер губы: крови на них не было.

По всему выходило, что мерзавец Семенов далеко не так сильно покалечил его, как могло показаться: ни сотрясения мозга, ни пневмоторакса у Коли не было. Вскочив на ноги, Скрябин с безумной радостью обнаружил, что его не бросает из стороны в сторону, и предметы не троятся у него перед глазами.

– Что же мне тут пригрезилось-то? – проговорил Николай громко, а затем машинально провел пальцами правой руки по прорехе в левом рукаве рубашки. И сердце его похолодело.

Конечно, он не знал наверняка, имелись ли у него переломы ребер и сотрясение мозга после схватки с Семеновым. Но в одном Коля был уверен: на его левом бицепсе находился длинный глубокий порез, оставленный торчавшей из стены туннеля железякой. И пятна крови на порванном рукаве ясно указывали его местоположение. Только теперь на месте раны была лишь полоса гладкой темно-розовой кожи.

– Произнести троекратно имя… – пробормотал Коля, чувствуя, что ум у него заходит за разум. – Ну, ладно… Пусть галлюцинация попробует вывести меня отсюда…

7

Теперь, вечером двадцать пятого июля, Скрябин уже не считал Азота галлюцинацией. На лбу юноши не оставалось и следа от кровоподтека, отставленного ботинком Стебелькова, а ушибленные мышцы брюшного пресса почти не давали о себе знать.

Коля не один мог лицезреть демона: Вальмон тоже видел его, хотя никакого восторга от этого явно не испытывал. Когда Азот появился в Колиной комнате, красавец-перс одним прыжком вскочил на высокую этажерку, стоявшую в углу, и до сих пор сидел там, провожая недовольным взглядом каждое движение маленького гостя.

– Кто-нибудь следит за мной теперь? – поинтересовался Скрябин.

– Двое, – сказал Азот. – Один – возле парадного входа, другой – возле черного.

– По приказу Бокия?

– Нет, по распоряжению Ягоды. Он приставил к вам наблюдение еще сегодня утром и пока не снял. Завтра снимет.

До завтра Николаю ждать совсем не хотелось.

– Можешь что-нибудь с наблюдателямисделать – не убить, конечно, а как-нибудь нейтрализовать?

– Разумеется, милорд. Я могу усыпить и того и другого. При этом оба они будут

считать, что до утра не сомкнули глаз.

Это Скрябину вполне подошло. Десятью минутами позже (за окнами была уже самая настоящая ночь) он положил в карман брюк маленькую бархатную коробочку и покинул свою квартиру, преспокойно выйдя через парадную дверь. На некотором расстоянии от подъезда мирно дремал на скамеечке крепкий детина в клетчатой рубашке-ковбойке. Моросил мелкий теплый дождик, и его капли падали на запрокинутое лицо филера.

8

Коля добрался до подворотни, куда выходила его конспиративная квартира, около двенадцати часов ночи. Пока он шел, дождь продолжался, и юноша успел намокнуть – но даже не почувствовал этого. Шаги его гулко отдавались от сводов старинной арки, но и звука собственных шагов Коля не слышал. Он только мельком огляделся по сторонам, прежде чем вставить ключ в замочную скважину неказистой входной двери.

Анна, конечно, не спала, дожидалась известий. Едва заслышав скрежет ключа, она скользнула в прихожую, распахнула дверь сама. А затем, ни слова не говоря, обняла Колю, прижалась лицом к его намокшей рубашке. Некоторое время они так и стояли: молча, под тусклой пыльной лампочкой без абажура, слегка покачивавшейся на перекрученном шнуре. Когда Анна отстранилась, лицо ее было влажным – вероятно, от соприкосновения с мокрой тканью.

– Извини, что я так долго, – с некоторым усилием выговорил Скрябин. – Идем в комнату, я всё тебе расскажу…

– …и товарищ Сталин пообещал реабилитировать всех кинодокументалистов, – сказал Николай. – Так что НКВД не станет больше преследовать тебя, даже если ты открыто объявишься в городе.

Его возлюбленная при этих словах только коротко вздохнула. Дурное предчувствие кольнуло Николая, и он некоторое время собирался с духом, прежде чем задать свой вопрос:

– Скажи, – он пристально глянул на Анну, полусидевшую, полулежавшую на скрипучей кровати рядом с ним, – ты никуда не выходила, пока меня не было?

– Миша сказал тебе, что видел меня? – тотчас догадалась красавица.

– Так значит, это была ты. – Колин голос совсем не понравился молодой женщине. – И как ты узнала, куда собирается идти Стебельков?

Анна раскрыла уже рот, чтобы рассказать – и про свой сон, и про эфирного двойника, но заколебалась. И даже не потому, что думала: Коля ей не поверит. Он, несомненно, поверил бы, но слишком многое тогда пришлось бы ему объяснять. Скрябин, однако, истолковал ее молчание по-другому.

– У тебя есть какой-то способ связаться со Стебельковым, не так ли? – произнес он мягко – но с явственной горечью. – Ты переговорила с ним, и он поделился с тобой своими планами?

– Коля… – Анна отшатнулась и посмотрела на него непонятно; во всяком случае, сам Николай не понял значения этого взгляда, должно быть, из-за слабого освещения в комнате.

– Я не просто так спрашиваю. – Он поднялся с кровати, прошелся по комнате. – Если ты вошла в контакт с ним, это может быть очень важно, потому что…