Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж
Шрифт:
– Да, я слушаю.
– Здравствуйте, дорогой! Это вас беспокоят из «Аксель-Принт». Заместитель главного редактора по особым вопросам.
Судорожно пытаюсь вспомнить, как зовут моего собеседника. Я-то в издательстве большей частью с завредом по фантастике общаюсь. Нормальный парень, мы с ним давно на «ты», безо всяких «Сергеевичей».
– Здрасьте… Простите, не помню…
Он словно чует мои судороги:
– Зовите меня просто: Антип Венецианович! Вы слышите?
– Слышу, конечно!
– Владимир Сергеевич, дорогой, вы на «МакроНомиКон» собираетесь?
– Да,
– Ну, сами знаете: почта – дело ненадежное! Я хотел лично убедиться…
Откуда такое внимание к моей скромной персоне? Премию решили на конвенте вручить? Ага, Нобелевскую! Раскатал губы!
– Знаете, нам нужно будет подписать бумаги. Ведомости по январским выплатам, контракты на допечатки… Дорогой мой, вы в курсе, что доптираж «Имперцев» стоит концом марта?
Далось ему это – «дорогой»! Пусть я и впрямь недешевый, но так вот грубо намекать, в лоб…
– Да, в курсе. Спасибо, Антип… э-э-э… Венецианович.
– Чудненько! Вот и оформим на «МакроНомиКоне». Так вы точно будете?
Банный ты лист, зам по особым!
– Точно! Уже билеты купил.
– Я и говорю: чудненько! А как ваш новый роман продвигается?
– Нормально.
– Ни дня без строчки?
– Ага… Ни дня.
– Весной закончите? Хотя бы к маю месяцу?! Тут читатели весь сайт письмами завалили. Торопят. И дилеры боятся в летний спад угодить. А так мы сентябрем и тиснем, на подъемчике! Значит, май? Или апрель?
– Ну-у… не знаю. Боюсь загадывать.
– Может, имеет смысл заключить авансовый договор?
– Не имеет. Понимаете, Антип Венецианович…
– Да-да, я понимаю!
Понимаешь – тогда зачем спрашиваешь? Не шибко я принципиален меж собратьев по перу (верней, по клавиатуре), но бумаг на будущие тексты не подписываю. Обжегся однажды. На заре карьеры подмахнул договорчик на только-только начатый романец. Очень уж по читателю тосковал. И бабок срубить хотелось. Срубил, мать его за подол: текст уперся рогом, забуксовал, сроки поджимали, издатель торопил, – я в итоге финал кукишем скрутил, а книга в свет так и не вышла: издательство обанкротилось. С тех пор зарекся. Между прочим, в «Аксель-Принте» о моем суеверии прекрасно известно. Или он надеется, что все-таки передумаю?
– Да, еще одно дельце. Помните, у вас в девяносто первом выходила повесть в сборнике «Тиран Нозавр»?
– Помню.
– Первая серьезная публикация?
– Дебют.
– Какой там был тираж, не подскажете?
– Сейчас.
Иду к полке, извлекаю пухлый томик. Клыкастый рептилоид ехидно скалится с обложки: «Гюльчатай, открой личико!», холст, масло. Сливочное.
Лезу в выходные данные.
– Первый завод – 55 000.
– А второго не было?
– Насколько я знаю, нет. Издатель потом на ужасы с «Икс-ножками» переключился.
– Ясно. – Зам по особым излучает оптимизм. Бодрый бас плещет в трубке, обдавая ухо брызгами. – А как жизнь? Ну, вообще?
– Вообще? Ноу проблемз!
Бас набирает обертоны:
– Депрессия, бессонница? Кошмары?!
Уп-с! Что за гнусные намеки?!
– Жизнь прекрасна и удивительна. – Я беру мощную, качаловскую паузу. Насладившись,
– Рад, дорогой вы мой человечище! Душевно рад! А то, знаете, писатели – народ тонкий, нервный… Увидимся на конвенте. Всех благ!
– До свидания.
Оригинальный разговор. Ну и тип этот Антип! Впору срочно завести дневник и записать гусиным пером: «Звонили из издательства. Хотели странного». Хотя в нашей стране победившего сюрреализма и не такое случается! Не забыть бы вещи в дорогу собрать: в среду – поезд.
Диван принимает блудного свина в теплые объятия.
Баю-баюшки-баю, чего вижу, то пою…
IV. Отсебятина: «Лучший-из-людей»
Недостойный мерзавец, портящий вашу гостевую книгу, прочел месяца три назад ваш роман «Рабы страха». Разум и нежелание пачкаться сдерживали меня все это время, но, случайно перечитав в шестой раз данное произведение, я решаю плюнуть на потерю части самоуважения и прямо говорю вам, что, по моему необоснованному тупому быдляцкому мнению, эта книга – дерьмо.
А вот днем мне Ла-Ланг еще не снился.
В смысле – во время дневного сна.
Говорят, творческие люди должны много спать. Восстанавливая энергию, нервные клетки и жировые запасы, сожженные в топке вдохновения. Еще в сортир надо чаще ходить. Очень способствует. Когда не требует поэта к священной жертве Аполлон, в покой священный туалета он беззаботно погружен…
Портки с безрукавкой оказались на месте. В прошлый раз я, будучи испуган увиденным произволом, бегом вернулся в каморку, где и проторчал до «пшика». А застань меня «пшик» в исходной точке, – потом я нахожу имущество здесь, под рукой. Портки, например. Ларчик: нет, не бросил, приволок обратно. Молодец я. Жадина-говядина. Хотя и натворил себе этого добра с запасом, на всякий пожарный. Думаю, такие закономерности сна есть результат моих регулярных медитаций над коаном «Бытие определяет сознание». «Хлопок одной ладонью» перед сим шедевром дзена – что плотник супротив столяра. Поди раскумекай, кто же кого все-таки определяет. И куда.
Я помню, что я знаю, что мне снится то, что помню и знаю, а знаю я до хрена и больше.
Закон Снегиря.
Одевшись, трогаю спусковой камень. В смотровой щели вспыхивает язычок света. Черт, кого там принесло?! Моргаю, всматриваюсь. Снаружи ночь. Глухая и слепая калека-ночь. Пара факелов немилосердно чадит, освещая дальнюю часть молельни, ближе к внешнему портику. Там, собравшись кучкой, ждут какие-то люди. Без движения, без слов, без молитв и прошений. Кривая Тетушка из-за алтаря хмуро глядит на этих истуканов. Не нравятся они Кривой Тетушке, подательнице случайной удачи. Мне, надо заметить, они тоже не нравятся. Кошмары вообще редко нравятся. Мысленно произведя этимологию слова «факел» от «fuck you all», отчего нервы слегка успокаиваются, продолжаю смотреть.