Орден
Шрифт:
Путь свободен!
— Фридрих! Аделаида! Бегите же! Фон Берберг, не стой столбом! Хватай ее в охапку и дергай! Скорей!
Еще одна порция непереводимых на немецкий ругательств. Дошло, блин! Фон Берберг снял раненую Аделаиду с трибун. Потащил… Правильно, туда вон — к лошадям, где застыл неподвижным чурбаном долговязый оруженосец Фриц. Да быстрее же, дубина вестфальская…
Глава 57
Ударили и смолкли ответные выстрелы. Две-три пули прожужжали над ухом. Вильгельм Моденский, приподнявшись, махал пистолетом, ревел на подчиненных.
— Этого
Ага, как же, не про твою честь, падре. Ишь ты, девчонку тебе захотелось, святой отец! Получи-ка лучше! Две последние пули Бурцев вогнал в фиолетовую сутану Вильгельма.
— … вым-х-х!
Псевдоепископ захлебнулся собственным криком. Убит? Нет — ранен! Придерживая простреленное плечо, святоша с пистолетом откатился за трибуны, затих.
Пока автоматчики соображают, что к чему… Оп-ля! Рывком Бурцев поставил фон Грюнингена на ноги. Прикрываться широкотелым ландмейстером было удобно.
— Всем лежать, или снесу вашему магистру череп, на хрен!
Живой щит дернулся было раз, другой. Но, едва почуяв над ухом разогретый автоматный ствол, угомонился, как миленький. Притихли и автоматчики в монашеских одеждах. А как иначе — подстреленный командир молчит, а враг ругается — страшно и непонятно.
Вот так, хорошо… «Шмайсер» приставлен к виску ливонца, и кто догадается, что магазин уже пуст? Дитрих тихонько подвывал, бормотал что-то на латыни, однако больше не вырывался. Вслед за Бурцевым ландмейстер послушно пятился с ристалища. Даже головой не вертел, умница. Автоматчики не стреляли. Видимо, боялись задеть свою только что поставленную во главе ордена ливонскую марионетку. Наверное, планы у ребят серьезные на этого фон Грюнингена, раз такое дело.
Где-то за трибунами застучали копыта. Бурцев глянул — быстро, мельком. Фон Берберг, Аделаида… Последним скакал долговязый Фриц, прикрывая господина собственной спиной. Три лошади и три всадника удалялись от ристалища в сторону Вислы. Два всадника и одна всадница… Ну, наконец-то!
— Фридрих! Гоните туда, где были ночью! Там встретимся-а-а!
Кричал Бурцев без особой надежды быть услышанным. Даже если вестфалец разберет слова, брошенные вдогонку, даже если поймет, с чего бы ему следовать советам соперника. А, неважно! Главное — фон Берберг и Аделаида мчались прочь. Главное — в них не стреляли. Все стволы сейчас направлены на Бурцева и его оцепеневшего от ужаса заложника.
А они все отступали с турнирного поля. Медленно, но отступали. Поваленная ристалищная ограда осталась позади. За ней — пусто. Там, где недавно толпилась непролазная людская масса, теперь — ни души. Разбежался незнатный кульмский народец, попрятался. Бесстрашные иноземные рыцари — и те, нюхнув пороха, сочли за благо отступить подальше от опасных орденских разборок.
А вон и ближайшая коновязь с лошадками! Сторожей здесь тоже нет. Так что топаем к ней, к ней, родимой. Эх, добраться бы только… Прошла целая вечность, прежде чем Бурцев уперся спиной в длинное бревно на козлах. Потом заскользил вдоль хлипких, сколоченных на скорую руку кормушек. Под ногами хлюпало. Не грязь, не снег — навоз. А плевать! Краем глаза он уже заприметил славного конягу. Хорошей быстроногой стати жеребец, не расседлан, без лишней поклажи, привязан небрежно. Разок дернуть такой узел — повод и отвяжется.
Автоматчикам никак не лежалось на месте. Один за другим поподнимали головы, поползли следом за пятившимся противником. Были бы еще патроны — шарахнул бы очередью — не промахнулся!
Зашевелились
— Лежать! — рявкнул Бурцев. — На место!
Ткнул с силой ствол «шмайсера» в ухо фон Грюнингена. Пленник дико заверещал. Ливонцы снова бухнулись на землю. Автоматчики неохотно отползли назад. На полшага — не больше. И то хлеб. Могли ведь и не послушаться. В следующий раз точно не послушаются. Только не будет уже следующего раза-то. Не должно быть.
Дитрих фон Грюнинген не сразу сообразил, что его уже не держат. Бойцы Вильгельма Моденского тоже не углядели стремительного движения Бурцева. Он же поднырнул под коновязь, сдернул повод, перекинул через шею конька. Взлетел в седло. «Шмайсер» — эта опустошенная до последнего патрона безделица будет ему только помехой — упал к ногам Дитриха.
Вот теперь ступор с ливонца как рукой сняло. Понял, гад, что опасность миновала. Прыжок через коновязь и…
— Хватайте его!
Ландмейстер всем своим грузным телом повис на узде. Вцепился обеими руками — держит крепко, мертво. Конь всхрапнул, склонил голову под тяжестью человека… А с ристалища уже спешит подмога. Впереди — ливонские рыцари. Сзади — автоматчики. Пока не стреляют: был ведь приказ брать врага живым.
Бурцев приподнял ногу. Шмяк! Тяжелый сапог впечатался в лицо ливонца. Фон Грюнинген отлетел к бревну на козлах.
Когда зазвучали выстрелы, Бурцев уже несся среди брошенных палаток, повозок и торговых балаганчиков. Это ненадежное пестрое прикрытие все же уберегло от пуль и всадника, и лошадь. Потом спас лес.
Глава 58
Гнал своего скакуна Бурцев не к Висле, куда направились фон Берберг с оруженосцем и Аделаида, а в противоположную сторону, уводя за собой возможную погоню. Вихрем промчался по палаточному лагерю — опустевшему, обезлюдевшему, притихшему. Миновал подлесок. Остановился только в сосновом бору. Огляделся. Прислушался. Нет, погони не было. И все же он сделал большой хитрый крюк по лесной чаще: излишняя предосторожность не помешает. Копыта мягко ступали по припорошенной снегом прошлогодней листве и опавшей хвое. Было промозгло, тихо. Лес вокруг молчал — зловеще и безрадостно. Цеплялся за низкое серое небо голыми черными ветками и острыми верхушками елей…
К реке Бурцев выехал выше по течению — там, откуда не видать уже ни Кульмских башен, ни ристалищных знамен, там, где деревья подступали к самому берегу Вислы — обрывистому, обледеневшему, промерзшему, бесснежному. Даже подкованное копыто не оставит здесь явных следов.
Он натянул поводья. Что теперь? Да ясно что — снова, в который уж раз, искать свою бедовую Аделаиду. Вряд ли фон Берберг прислушался к его совету, но мало ли… Начать поиски он решил с укромного домика мельника, где прошлой ночью жена застукала их с Ядвигой.
Бурцев спешился. Теперь он вел коня в поводу, петлял зайцем вокруг да около, таясь за высоким кустарником и подолгу прислушиваясь к звукам реки и леса. Вроде все тихо. Что ж, двум смертям не бывать, одной не миновать. С обнаженным мечом он вышел из укрытия к заброшенной мельнице.
Их было три. Три лошади — оседланные и стреноженные. Те самые, на которых умчались с ристалища Аделаида, фон Берберг и его оруженосец. А вот людей что-то не видать…
Он шагнул к двери. Дверь распахнулась. Сама.