Орден

Мельников Руслан Викторович

— Видели! Видели! Видели!

— Все видели, как дубина Збыслава переломилась на Божьем суде?

— Видели! Видели! Видели!

— Ты признан правым в этом споре, Вацлав! — гаркнул Освальд. — Я снимаю с тебя все обвинения!

— Весьма своевременно, — заметил Бурцев. — Я рад безумно.

Он прошел мимо неподвижного Збыслава, сквозь расступившуюся толпу. К журчащему в ивняке ручью. Смыть поскорее с себя пепел, пот и грязь — вот о чем мечтал сейчас Бурцев.

— Погоди, Вацлав!

— Ну, что еще?

Он оглянулся на оклик Освальда.

— Ни один ополченец не способен

драться так, как дрался сегодня ты, — прищурил глаз добжинец.

— Божий суд, — пожал плечами Бурцев.

— Ладно. Не желаешь говорить о себе — не надо. У меня здесь много тех, кто хочет скрыть свое прошлое.

— Тогда чего ты хочешь от меня, Освальд?

— Ты — прекрасный боец. Суд судом, но я-то знаю, Господь на ристалище помогает только тем, кто сам чего-то стоит.

— Ну и?

— Иди ко мне в оруженосцы, Вацлав.

— Вместо Збыслава?

— Вместе со Збысловом. Земельного надела я тебе пока не обещаю. Сам остался без фамильного лена. Но веселой жизни, богатой добычи, славы, вина и еды от пуза — всего получишь сполна. Может быть, со временем сосватаем тебе и красотку в каком-нибудь ополье.

— Я подумаю. Насчет еды от пуза — это заманчиво.

Рыцарь хлопнул себя по лбу:

— Э, да ты, верно, совсем голодный, а я с тобой тут разговоры разговариваю! Пойдем к костру, Вацлав. Поешь, а потом уж все обсудим.

— Я грязный, как свинья. Негоже в таком виде за стол садиться.

— Чудак-человек! Говорит, что ополченец, а ведет себя как князь. Нет у нас здесь стола, Вацлав, а едят кто в чем хочет и как хочет. Но если желаешь — отмывайся. Распоряжусь нагреть тебе воду и подобрать чистую одежду. Кстати, а где ты взял свое диковинное одеяние? Никогда не видел такого.

— Нашел. Кто-то бросил на дороге, а я подобрал.

После импровизированной бани в кустах, состоявшей из ушата чуть теплой воды и ледяной родниковой купели, Бурцев почувствовал себя человеком. Конечно, не помешали бы сейчас мыло с мочалкой, но здесь о такой роскоши лучше не мечтать.

Синий от холода, он кое-как переоделся в развешанные на кустах непривычные, но относительно чистые тряпки. Влез в необъятные льняные портки и плотные узковатые штаны — шоссы. Надел грубую длинную — чуть не до колен — полотняную рубаху навыпуск с вышитым разрезом на груди. Застегнул распахнутый ворот парой деревянных пуговиц, опоясался тканым шнуром с идиотскими кисточками.

Теплую шерстяную накидку — здесь ее называли котта — Освальд выделил ему из личного гардероба. Котта оказалась побогаче нижней одежды. А почти новый меховой жупан — тот вообще выглядел как подарок с барского плеча.

Надежные омоновские берцы Василий решил оставить при себе. Местная обувь — даже дорогие сафьяновые сапоги — не внушали доверия. Бурцев поправил на голове бесформенную мохнатую шапку и глянул в зеркало лужы. Ну, видок! Зато сухо, тепло и практично. Это главное. Что ж, теперь пора и потрапезничать. Приглашали ведь.

— Дорогу победителю Збыслава! — рявкнул Освальд, завидев Василия.

Сам усатый рыцарь, правда, ни на йоту не сдвинулся с почетного места возле кабаньей ноги. Зато партизаны, сгрудившиеся вокруг, шумно потеснились. Бурцев присел справа от добжиньца. Слева возник оруженосец с необычайно

распухшим ухом. Очухался уже? Бурцев напрягся. Но ничего… Збыслав дружелюбно оскалился, будто и не было между ними жестокого боя на палках. Улыбка жутковатая, но вроде искренняя. Наверное, с этим парнем можно иметь дело. Бурцев улыбнулся в ответ. А Збыслав передал ему кабанью кость с огромным куском мяса. Мясо! В животе заурчало… Он помедлил ровно столько, сколько требовалось, чтобы осмотреться и составить представление о местном застольном этикете. Этикет отсутствовал напрочь. Из столовых приборов использовались только ножи и кинжалы. Да и то крайне редко. Ели все, даже благородный рыцарь Освальд Добжиньский, голыми руками, смачно слизывая стекавший за рукава жир. Ну и славно! Бурцев вонзил зубы в кабанятину. Из-под прожаренной корки брызнул аппетитный сок. И не только. Гм, бифштекс с кровью по-старопольски. Ничего вкуснее, он не едал! Чья-то пятерня вдруг хлопнула по спине. Опять Збыслав!

— Меня еще никто не побеждал на ристалище, — гоготнул оруженосец, указывая на разбитое ухо с таким видом, словно это он завалил Василия в поединке. Причем завалил именно своим левым ухом. — А ты смог, Вацлав. Держи кулявку!

И протянул диковинный кубок без ножки.

М-да, забавная вещичка. Пока не опорожнишь полностью — не поставишь: кулявка тут же упадет, расплескав все содержимое. Бурцев осторожно oтxлeбнyл жидкость золотистого цвета. Очень даже ничего…

— Добрый мед — волынский! — Рот Збыслава вновь растянулся в неполнозубой улыбке. — За твою победу ратник!

Каким-то образом здоровяк-оруженосец умудрялся прислуживать своему господину, болтать с Бурцевым и заглатывать при этом чудовищные куски жареного мяса, подталкивая пищу щедрым водопадом из кулявки полуторалитрового — никак не меньше — объема.

— Но, право слово, тебе повезло, Вацлав, что у меня сломалась дубина. А не то…

Он сделал еще один глоток, сытно срыгнул, оттер рукавом губы, продолжил:

— Вообще-то я палочные бои не шибко жалую. Дубинки — дело долгое, занудное. А вот попался бы ты мне в лесу, да под мачугу…

Збыслав мечтательно закатил глаза. Ни угрозы, ни ненависти, ни обиды за недавнее поражение на ристалище в его голосе Бурцев не уловил. Только грубоватое признание вояки со стажем в любви к привычному оружию.

— Под мачугу?

— Кистень по-нашему, — пояснил Освальд. — Не благородное оружие, мужицкое, лиходейское. Збыслав сам-то из литвинов, а там многие мачугами бьются. Кто победнее, делает палицы-насеки из дуба и кремня: врезает в молодой дубок острые осколки, а когда камень намертво врастает в дерево, получает ся ослоп, от которого только добрые латы и спасут.

Ну, а кто побогаче — те идут в бой на лошади, с мачугой-кистенем. Збыслав здорово приловчился к этой штуковине — любой доспех пробьет, любой череп проломит.

Бурцев припомнил, как ловко обращался кривоногий громила со своим грузиком на цепи в стычке у трех сосен. Да, вряд ли добжинец преувеличивал.

— Пан Освальд дело говорит! — изрек оруженосец. — Если бы мы с тобой на ристалище с мачугами вышли…

— Ну, хватит, Збыслав, — приказал рыцарь. — Оставь гостя в покое. Дай поесть человеку.