Ордо Юниус
Шрифт:
– Они пообещали спасти детей, – наконец, ответил северянин.
Лежа в камере, он думал о том, какую ложь рассказать последователям Ордена, чтобы выиграть время.
– Детей? – переспросил Рамир, удивленно подняв брови. – Разве дети были в опасности?
– Эти дети с Даром. Их осталось так мало в мире, а в Теневале казнили бы всех, имей они Дар или иную точку зрения. Я услышал, что они не желали принимать новое знание, поэтому их держали взаперти. Кто знает, если бы они и дальше продолжили брыкаться, следующими жертвами на полную луну после ведьмы могли стать и они…
Серый Костюм выслушал
Алоизас неотрывно следил за ним, и тишина, нарушаемая лишь звуком открытой пробки и плеском содержимого пробирки, давила на голову. Пальцы рук похолодели. Рамир взял стопку и подошел к северянину, схватил правой рукой его челюсть, заставив губы разомкнуться, после чего влил содержимое Мастеру в рот.
Первые несколько секунд ничего не происходило, и Алоизас чувствовал только, как холодная жидкость стекает по горлу. Как бы ему ни хотелось выплюнуть ее, рефлексы взяли верх, и он сделал глоток. Рамир уже отпустил его лицо и снова проделал манипуляции с платком и святой водой, как в первый день их «знакомства».
Внезапно все тело северянина пронзила судорога. Его будто ударили по голове чем-то тяжелым, и он видел со стороны, как его тело падает со стула и заваливается набок, выворачивая ноги и руки, но при этом ярко ощущая инфернальное пламя, разливающееся по внутренностям. Алоизас хотел закричать, но язык онемел и прилип к нёбу, а рот не слушался и не открывался, поэтому он мог издавать лишь жалобные стонущие звуки.
– А теперь… – послышался голос Серого Костюма словно издалека, – я хочу слышать правду. И если ты соврешь в следующий раз, то очищающее пламя покажется тебе щекоткой.
Алоизасу-Халле казалось, что следующего раза не будет, потому что он не переживет и этот.
Глаза застилали слезы боли, внутри все горело, а кожа зудела. В горле собрался ком слюны, мешая дышать и глотать. Алоизас-Халле больше не принадлежал самому себе. Перед глазами была лишь непроглядная пелена всех оттенков серого.
Алоизас лежал на отсыревшем, плесневелом матрасе и не хотел открывать глаза. Все тело ныло и болело, казалось, что ему медленно выкручивали кости и срывали с них мышцы и сухожилия.
Он понимал, что должен бороться и попытаться что-то придумать, чтобы хотя бы связаться с Хальвардом, но силы покинули его. Алоизасу хотелось, чтобы его оставили в покое и никогда больше не трогали, но у жизни на него были свои планы.
Скрипнула дверь камеры. От тяжелых шагов по полу пронеслись вибрации, отдаваясь болью в теле Алоизаса, и тот несдержанно застонал. Он невольно накрыл голову рукой, ожидая, что на него сейчас снова выльют воду или ударят, но неожиданно вместо этого он почувствовал осторожное прикосновение.
– Халле?
Сердце Алоизаса сжалось так сильно, что ему показалось, будто между ребер воткнули кинжал. Он упрямо не желал открывать глаза, потому что знал, что это лишь сон, в котором брат зовет его по имени. Если он проснется, все это исчезнет и его снова будут пытать, поэтому Мастер решил
– Халле! Халле, ты жив? – Голос Хальварда надломился, он развернул Алоизаса на спину и прижался ухом к его груди.
С губ Алоизаса сорвался предательский всхлип, и он ошарашенно распахнул глаза. Хальвард (а это и правда был он!) отстранился, забирая с собой тепло и тяжелый металлический запах оружия. Он смотрел на него обеспокоенно, и то мрачное, угрюмое выражение лица, что было у него до этого, словно никогда не существовало.
– Хальвард? – недоверчиво прошептал Алоизас. Он все еще был убежден в том, что это либо сон, либо галлюцинация после пыток, потому что его измученное тело и сознание больше не желали бороться. Он попытался встать, но все тело прострелило болью, отчего мужчина повалился обратно. Хальвард подхватил его за плечи и помог сесть, продолжая придерживать так осторожно, словно Алоизас мог рассыпаться осколками.
И именно так себя он и ощущал: разбитым вдребезги, растерявшим все свое красноречие и способность находить слова в любой ситуации. Сейчас Алоизас чувствовал себя тем самым испуганным мальчиком, прячущимся в кустах колючей ежевики от всех и рыдающим так горько, что болело в груди. Он ненавидел свой Дар, ненавидел то, что этот Дар не смог прийти к его брату, что они были вынуждены существовать порознь столько лет и потом и вовсе потеряли друг друга в умирающем под Их гнетом мире.
– Это я, Халле. Ты не узнал меня? – прошептал Хальвард спустя вечность. Он смотрел в его лицо, и единственный глаз влажно блестел от подступающих слез. – Прости. Я не мог прийти раньше… Прости меня, брат.
– Хальвард. Это правда ты. – Алоизас словно очнулся от забвения. Он неверяще протянул руки и коснулся его щек, ощутив колючую щетину. Мужчина хотел убедиться в его реальности, хотел вернуть себе почву под ногами и собраться, но Хальвард прижал ладонью его руку к своей щеке теснее, и Алоизас сломался.
Перед глазами все поплыло, окружение смазалось вместе с силуэтом Хальварда, но Алоизас чувствовал его тепло.
– Это ты… Это правда ты, – еле слышно прошептал Мастер.
– Да, это я, Халле. Мы снова вместе, – так же тихо ответил Хальвард.
Их последние объятия были семь лет назад. Они были наполнены горечью разлуки, соленым ветром с Единого океана и напрасными надеждами. Прощаясь тогда, они не думали, что потеряются на долгие годы, что будут считать друг друга мертвыми, но все равно отчаянно искать.
Братья отчаянно бросились друг другу навстречу, чтобы стиснуть в своих руках с такой силой, будто могли снова пропасть, и их объятия были такими же горькими и теплыми, как и вечность назад. Алоизас изо всех сил сжал перебитыми пальцами форменную куртку брата, уткнулся в его широкое плечо и закусил губу, чтобы окончательно не разрыдаться. Он так много грезил об этом моменте, подбадривал сам себя надеждами на то, что Хальвард жив и они снова встретятся, представлял, какой она будет, но никогда не думал, что боль в сердце окажется столь сильной. Сильные руки Хальварда сжимали надежно, и все равно Алоизасу казалось, что он вот-вот исчезнет. Лопнет как мыльный пузырь, оставляя след на ладонях, и Алоизас проснется снова в этой камере в одиночестве, ожидая последнего допроса.