Орел и грифон
Шрифт:
— Да здравствует король!
Далеко не все герцоги лангобардов признали басилевса Михаила своим сюзереном: даже после того как ромейские войска вошли в Рим и Равенну, бывшие сподвижники Ульфара колебались, опасаясь наказания за поддержку «изменника». Единственным серьезным защитником казался король франков и после того как войска Амальгара заняли Марсель, в городе появилась делегация из видных представителей знати и духовенства, обратившихся к королю франков с просьбой принять корону. После некоторых колебаний Амальгар согласился — и уже через пару седьмиц под звон колоколов франки торжественно
Хвалу новому королю выкрикивали и стоявшие чуть особняком знатные дамы, среди которых выделялась королева Отсанда, облаченная в роскошное платье из темно-синего бархата, расшитого золотом и с золотой же застежкой, украшенной крупным изумрудом. Черные волосы венчала золотая диадема с синими сапфирами, а на груди красовалось роскошное ожерелье, также усыпанное драгоценными камнями. Выкрикивая хвалу Амальгару одновременно она, как бы невзначай, отходила вглубь церкви. Когда же Отсанда скрылась за спинами знатных дам из-за ближайшей колонны к ней осторожно подошла некая фигура в темно-зеленом одеянии с капюшоном.
— Моя королева, — куртизанка Валерия почтительно склонила голову, — так приятно видеть вас снова.
— Я довольна, — кивнула Отсанда, — мне говорили правду, ты действительно знаешь свое дело. Держи, заслужила.
Она стянула с руки золотой браслет, украшенный рубинами и опалами, и протянула его куртизанке, тут же спрятавшей драгоценность под одеждой.
— Ее Величество так добры, — сказала женщина.
— А теперь иди, — бросила Отсанда, — не нужно, чтобы нас видели вместе. Я дам знать когда ты мне понадобишься снова.
— Буду рада услужить моей королеве, — Валерия вновь согнулась в поклоне, отходя к двери.
— Конечно будешь, — усмехнулась Отсанда и, выйдя из-за колонны, ослепительно улыбнулась, раскрывая объятья подошедшему к ней королю.
— Отрекаешься ли ты от идолов, от Тангры, Эрлика, Сварога, Перуна и всех демонов, признаешь ли Господа нашего, Иисуса Христа, Истинным Богом, единым во трех лицах.
— Отрекаюсь и признаю...
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, крестится раб божий...
Стоя на берегу Дуная, басилевс Михаил наблюдал как бородатый епископ одного за другим окунает в воду знатных болгар и славян — всех, кто пожелал принять святое крещение вслед за молодым Крумом. Сам же хан уже выходил из воды, натягивая белую рубаху, скрывшую золотой крестик на груди. Крум держал свое слово — в обмен на спасение своего народа и новые земли на западе, он преподнес Империи дружественное христианское царство, надежный заслон от хищных язычников с севера.
Впрочем, от одних врагов ромеи и болгары и так уже избавились — подтверждением чему вдоль Дуная тянулись кресты, с распятыми на них аварами, сербами и прочими варварами. Над ними с карканьем кружились вороны и канюки, отяжелевшие от мертвечины. Сотни пленников были преданы жестокой казни — но это лишь малая часть тех язычников, что легли костьми в ущелье, получившем
И все же кое-что омрачало торжество Михаила — и причина его скорби осталась там же, в Балканских горах, возле огромного кургана, насыпанного над телом Асмунда. Соратники похоронили старого воина по обычаю предков — сожгли тело и погребли останки под высокой насыпью из камней. Согласно тем же обычаям на кургане закололи коня и двух пленников — как жертву Святому Илие и Архангелу Михаилу. Да, сколь не крести вчерашних язычников, от иных привычек им бывает трудно избавляться.
Император поморщился, щупая шею — на ней багровел жуткого вида шрам, оставшийся от языка мерзкой твари. Метка аварской ведьмы, похоже, останется с ним на всю жизнь. Что же, в сравнении с его отцом и самим Асмундом, басилевс очень легко отделался. И достойно отомстил за обоих — где бы сейчас не были его отец и наставник, Михаил надеялся, что оба радуются крушению авар.
От этих мыслей императора отвлек Крум — хан болгар уже одевшийся в свое обычное одеяние, подходил к басилевсу. За ним следовало несколько германских дружинников: даже в этих, вроде бы, дружественных краях они старались держаться близ Михаила. Возглавлял их саксонец Конрад, после смерти Асмунда взявший начальство над варварской этерией.
— Приветствую брата во Христе, — сказал Михаил, — Крум или как ты сейчас зовешься?
— Симеон, — усмехнулся болгарин, — такое имя мне дал ваш жрец.
— Симеон, архонт болгарам, — кивнул император, — неплохо звучит. Надеюсь, ты посетишь столицу, чтобы разделить со мной триумф на ипподроме?
— Почту за честь, — склонил голову новоявленный царь, — хотя не знаю, стоит ли оставлять новые земли надолго без присмотра. В Трансильвании еще сидят назначенные Эрнаком наместники — и не все они уразумели, что у них теперь новый владыка.
— Поймут, — махнул рукой Михаил, — и очень скоро. Время авар прошло — здесь и где бы то ни было, а их держава больше не возродится никогда.
В тронном зале Скитинга было необычайно людно — не каждый день король-император Редвальд, посещал стольный град королей Тюрингии. Вместе с молодым владыкой прибыли и его жены — королева Британии Энгрифледа и пророчица франков Брунхильда из рода Меровингов. Третья же его супруга, Теодезинда из Фризии, находилась на сносях в Дорестаде. Девушки восседали по обе стороны от Редвальда, смотря на толпившихся перед ними герцогов и князей, собравшихся, казалось, ото всех народов, подвластных молодому императору: саксы, сорбы, бавары, франки, велеты. Особняком находилась группа людей в причудливых нарядах — одни, такие же германцы и славяне, как и подданные Тюрингской империи, другие — смуглые и скуластые, с раскосыми темными глазами и завитыми в косы черными волосами. От имени всех аварских беженцев сейчас говорил гепид Гелемунд, стоя перед Редвальдом.